Игорь Сотников - Гиперпанк Безза… Книга третья

И получил Умник не только по шее и по хребту, а он с приговоркой Бодсюзу: «Как тебе такое, Умник тут выискался?!», получал там и здесь, и куда только её палка дотянется. А Умнику ничего больше не остаётся, как только руками прикрывать себя. А отвечать на этот её вопрос, как он понимает, сейчас не предусматривается Бодсюзу. А вот как-нибудь потом, то в этом он не уверен – вряд ли ему захочется и нужно ли это будет, когда ответ на этот вопрос будет очевиден.

А между тем Бодсюзу проявляет столько силы воли и настырности в деле выпуска своего пара в сторону Умника, – вон как её припекло по причине неуравновешенных семейных отношений, – и она постепенно начинает выбивать в Умнике не только болевые ощущения, а в нём начинает формироваться ответная настырность, основанная на хватит уже и всему своя мера справедливости.

И вот когда Бодсюзу особенно достала палкой по хребту Умника, он не выдерживает больше молчаливо своего избиения, и из него громко прорывается возмущение его стойкости духа. – Легко бить безоружного!

Что неожиданно останавливает Бодсюзу, увидевшей в словах Умника прежде всего повод перевести дух, а уж затем то, что он хотел так за себя подумать – его справедливые доводы.

– А что тебе мешает мне ответить? – задаётся вопросом Бодсюзу, всем своим видом показывая, что она не понимает недовольства Умника. Кто как вроде не связан каким-то обязательством или обетом не отвечать насилием на насилие в свою сторону со стороны женщин. Я, мол, человек стойких и принципиальных убеждений, и считаю, что женское равноправие должно распространяться на все области их жизни и взаимоотношений с человеческой природой, и если мне в морду хотят вмазать, то и вы, будьте так уж логичны и последовательны, не ропщите на то, что и вам когда-нибудь туда же врежут из права на равноправие и равноценное распределение, как благ, так и неприятностей. А если я вам не врежу, то это будет считаться дискриминацией вас по полу.

Плюс Умник не связан верёвками по ногам и рукам, и тогда что всё это значит с его недовольной стороны. Вот о чём сейчас задаётся вопросом Бодсюзу. Ну а ловчить и хитрить, указывая на некие условности его пространственного положения в виде такой раскоряченности в шпагате, то раз он на него сел, то в чём тогда дело.

Но Умник, как оказывается, человек наикрепчайшей в себе вредности и недоступности женскому разумению, и ему все эти доводы ума Бодсюзу до одного места, и он заявляет следующее. – А разве по мне не видно?

И вот тут Бодсюзу, посмотрев ещё раз на Умника со стороны и объективно, чтобы потом у него не было причин утверждать того, что на него смотрели предумышленно и субъективно, то есть предрешённо, ловится на эту уловку Умника, которую он так умело вложил в свой ответ. Где он сыграл на чувствах и уверенности в себе Бодсюзу, которая должна была увидеть не само положение загнанного в тупик Умника, а то, что этого сморчка, она, волевая и сильная женщина, ни при каких раскладах не имеет права опасаться, – она его в любом случае согнёт в бараний рог, – и раз так, то почему бы не дать шанс этому сморчку на изменение своего положения всё равно в худшую сторону.

– Что ж, – говорит Бодсюзу, – хочешь, чтобы я увидела, то я увижу. – Здесь она убирает в сторону свою палку, и уперевшись взглядом в Умника, кто со своей стороны на неё смотрит немигающим взглядом, берёт и раз, хлопает перед собой в ладоши так, что отбивает пространство вокруг своих рук в пыль. Которая, окутав собой и Умника, вызывает в его носу до такой невозможности свербение, что он не может удержаться от того, чтобы со всей силы не чихнуть.

И так ему воодушевляюще и с подъёмом всего себя чуть ли не на ноги чихается, что когда он открывает свои глаза после этого вдохновляющего чиха, то не сразу своим глазам может поверить, обнаружив себя на одном уровне нахождения и стояния с Бодсюзу. И Умник с изумлением бросает взгляд на свои ноги, теперь находящиеся в вертикальном положении, затем с тем же восторгом смотрит на Бодсюзу, стоящую перед собой и с насмешкой на него смотрящую, и как бы её спрашивает: И как это так всё быстро вышло?

А вот у Бодсюзу на его счёт имеются другие планы, и она не собирается ему тут ничего объяснять, а она к нему обращается со своей издёвкой. – Ну теперь мы в равных условиях, как видишь. Так что можешь мне ответить, как того хотел. Я жду.

А Умник, когда перед ним так прямо встала ответственность за им сказанные слова, как-то в себе весь растерялся и в общем, не готов был симметрично и адекватно ответить Бодсюзу на то, что она в его сторону демонстрировала. И это притом, что в его плечах и в хребтине до сих пор отдаётся болевыми ощущениями вот такое паскудное отношение к нему этой Бодсюзу. Определённо заслуживающей для себя не только ударов тростниковой палкой по своей уже хребтине, чем в своё присутствие когда-то дома занимался со всей ответственностью главы дома и необходимостью не дать распуститься женскому нраву в Бодсюзу её супруг, сэнсей Якагама (у кого всё-таки не хватило стойкости и мастерства сэнсея, и он увлёкся саке), а раз гяру встала на путь воина, то есть той непреложной истины, какой следуют люди чести, самураи, то уж она на себя и за свой выбор затем пусть не пеняет, если будет получать по полной и без всякого смягчения удары судьбы по своему красивому лицу.

Ну а судя по тому, что Бодсюзу в своём личике ничего подобного из красоты не источала, то этот её выбор в сторону пути воина был уже давно сделан и не слишком удачно для неё, раз она оказалась так обезображена всеми этими ударами судьбы, что её супруг, сэнсей Якагама, не смог себе найти столько силы разума и воли, что решил утопить свою судьбу в чашке саке.

Но как бы всё в Бодсюзу не напрашивалось на то, чтобы себя превентивным кулачным ударом обезопасить от жестокости и ярости Бодсюзу, Умник, что за слюнтяй такой, явно отравленный современными тенденциями малохольности и странности своего поведения, не может никак решится на все эти ответные меры в её сторону. Ему, видишь ли, нужен повод или какая-нибудь веская причина со стороны Бодсюзу. И уж тогда он её взгреет, так взгреет.

А Бодсюзу, видимо, что-то подобное подозревает за Умником, и это её бесконечно радует и в лице над Умником надсмехает. – Тебе, как и всякому слабаку, нужен повод, чтобы женщину ударить. – Вот такую дерзость бросает в лицо Умнику эта самовольная и беззастенчивая на слова и на собственное бесстыжее по большей части дня поведение Бодсюзу, когда дома нет супруга, сэнсея Якагамы.

На что у Умника, со сжатыми в боль кулаках и перекосившегося в лице от досады на такой стервозный характер Бодсюзу, кого он уже уважал лишь за то, что она мать сэнсеев, нет почти слов, кроме этого последнего аргумента, после которого не приведи его господь к тому, к чему его безумная ярость может привести.