Иван Грязин - Случившееся завтра

Игорь открыл глаза и медленно поднялся с кровати. Лениво потянувшись, он осмотрелся. Всё, как всегда, никаких изменений. Желания что-то делать у него не было, как и в последние несколько дней. Ну или лет, часов, хрен их знает, ориентироваться во времени он перестал уже давно.

Он встал и сделал несколько шагов по комнате. Ну, вот и всё, сегодняшний утренний променад окончен, всем спасибо. Игорь закончил прогулку и отправился в ванную. Подошёл к раковине, открыл воду и посмотрелся в зеркало: а давно он носил бороду? Такую длинную ещё. Как у хипстера или бомжа. Или рокера. Не, рокеры были в восьмидесятых, а это у него тут через коридор живёт. На хиппи ещё похоже, но и шестидесятые у него за стенкой. В старом Союзе цветочных любителей Джона Леннона и кислоты в те годы не было, конечно, но какая разница? А в войну бороды, кроме недобитых священников, никто особо не носил.

Игорь снова окинул бороду взглядом и понял, что она его раздражала. Его многое в последнее время раздражало, но от бороды хотя бы можно было избавиться, что он и решил сделать. Пять минут, и от зарослей на лице не осталось и следа. Наверное, это хорошо – за всё время здесь о собственном внешнем виде он не думал ни разу. И не потому что стараться не для кого: он был не из тех, кто следил за собой, потому что это кому-то нужно. На фоне происходящего – или непроисходящего – ему было глубоко и искренне безразлично. Как будто внешняя оболочка прекратила существование, став частью безликого белого убранства комнаты и всего этого дома.

Он снова посмотрел в зеркало. Серо-голубые глаза, чуть побледневшее лицо, тонкие губы, небольшой нос, светло-русые волосы. Всё, как всегда. Или нет. Почти. Чего-то как будто не хватало, но не понятно, чего. Какой-нибудь поэтично настроенный дурачок с макбуком из «Старбакса» сказал бы, что что-то исчезло из тех самых серо-голубых глаз. Мол, из взгляда пропали интерес к жизни, желание двигаться в будущее из-за непонимания настоящего. Настоящее-то ненастоящее. Наверное, этого Игорь не замечал. Макбук остался дома, а это место слабо напоминало кофейню, так что он не тот дурачок. Глаза как глаза, цвет тот же, видят так же, всё, как всегда. Мир только, или что там вместо него, говно, но это же не от глаз зависит. К этому вообще мало какие органы причастны, так что тело можно оставить в покое.

Избавившись от бороды, Игорь подумал, что, наверное, можно было бы выйти из комнаты. И не просто для того, чтобы поесть, пока другие не видят, – в планах было пройтись по этому зачарованному дому. Может, на дверях и окнах появились замки и наконец-то можно выйти. Вряд ли, конечно, но надежда умирает последней, а если её вовсе не было, то и того лучше.

Он оделся в предложенный ему комплект белой одежды и вышел из комнаты. Дверь с диодом тихо отъехала в сторону от его прикосновения, открыв ему путь в длинный белый коридор. Парень дошёл до элегантной лестницы и спустился в не менее элегантную белую парадную. Всё, как всегда, той же дорогой он последние несколько хрен-знает-чего – пусть будут дни, так проще – ходил на кухню за едой.

Может, хотя бы сегодня что-нибудь изменится? Игорь подошёл к тяжёлой входной двери. Нет, никаких диодов, замков и петель на ней не прибавилось, а значит, выйти из особняка всё ещё нельзя. На нет и суда нет, а хотелось бы. Вдруг парень осознал, что ему впервые за время пребывания здесь чего-то захотелось. Раньше желание выбраться диктовали страх и отчаяние, стремление вернуться к привычному и естественному образу жизни. В этот раз не так: усталость была осязаемой, она не висела мёртвым грузом где-то внутри, как когда он был заперт в комнате. Ему хотелось не выйти, точнее, не только этого – он хотел перемен. От этого понимания Игорь улыбнулся. Это маленькая победа. Не особо понятно, над чем, правда.

Вдруг в животе прозвучал неприятный звук и вслед за ним случился болезненный спазм – он голодный. В этот раз голод был настоящим, а не просто механической реакцией организма на недостаток еды. Раз голод, значит, надо поесть, а значит, надо на кухню. Благо, там всегда полно еды.

Игорь уверенно направился в сторону кухни, рассчитывая быстренько раздобыть там чего-нибудь съестного и продолжить исследовать особняк. Его надежды на скорейшее пополнение желудка оказались развеяны невысоким парнем с отросшими тёмно-русыми волосами. Он стоял напротив раскрытого холодильника и внимательно что-то разглядывал. Наверное, не понимает, на что смотрит. Блин, с ним же придётся разговаривать, а сил на это вроде не было. Или были? Раз он не знает, значит, стоит хотя бы попробовать.

Володя открыл глаза и быстро встал с кровати. Осмотрелся и неспешно направился в ванную. Взглянул в зеркало: за прошедшие день и ночь чуть отросла щетина, а волосы стали неприлично длинными, но подстричь их возможности не было. Парень выдавил на руку немного специальной пены, о предназначении которой догадался через три дня, – по крайней мере, он трижды ложился спать, – после попадания в таинственный особняк. Нанёс пену на лицо и взял изящную бритву необычной конструкции: очень маленькая, с несколькими тонюсенькими лезвиями. Справиться с такой смог бы и ребёнок. Несколько движений, и щетины как не бывало. То же самое с зубной щёткой и необычной пастой. Если сначала всему этому хотелось искренне удивляться, то за проведённое здесь время успела выработаться привычка. Вопросы о том, так ли оно в будущем, пропали вместе с интересом к нему.

Он посмотрел в зеркало и неожиданно понял, что умывался он чисто механически, по привычке. Собственный внешний вид потерял для него всякую ценность, а внутренний мир давил тяжелейшим грузом, вытягивая все силы. Правда, вместе с этим ощущение, что внутри него вообще что-то было, куда-то пропало. Даже на войне было не так, там потерять связь с окружением и самим собой не получалось, хотя и очень хотелось. Наверное, это случилось бы, вернись он в Москву, где нет разрывающихся бомб и смерти товарищей.

Володя вышел из ванной и оделся – форма с орденами исчезла в первый же день, и вместо неё он носил странный белый комплект. Он порядком устал от гимнастёрки, поэтому поначалу радовался новой, хоть и необычной одежде. Потом, когда новые впечатления, разбавленные страхом, развеялись, Володя стал понимать, что скучает по портупее, фуражке и галифе. Он видел развевающееся знамя Победы над Рейхстагом, гордым маршем проходил по улицам покорённого Берлина, вместе с друзьями радовался мирному небу над головой. Как бы ни было, в форме сержанта Рабоче-крестьянской Красной армии он был собой, имел какую-то связь с тем, что было ему родным. Белая одежда, как и белый особняк, напоминала ему только о пустоте.