Олег Авгуров - Пластмассовые лица. Часть вторая

В такие моменты начинаешь всерьёз задумываться о своём предназначении. Той ли дорогой ты пошёл? Сколько таких – мечтают о славе и успехе, мечтают стать певцами и артистами и не становятся! Чем ты лучше других? Почему у них не получилось, а у тебя должно? Может, ты так же, как и все остальные, возомнил себя тем, кем ты не являешься?

А есть действительно самородки – как Рик. Им не нужно учиться, им не нужно часами стоять у зеркала: у них всё получается само собой, будто они были созданы для этого. Их роль уже заранее определена, понятна, и им остаётся только пройти этот путь. Но что делать остальным? Чьи наклонности не столь очевидны? Как им поступать? Как им находить своё место, своё поприще, в котором им не будет равных? В этом смысле жизнь несправедлива: лишая одних всяких талантов, заставляя их годами трудиться в поте лица, других она награждает всем, и очень часто такие люди, купаясь в щедротах, данных от природы, прожигают их впустую.

А время неумолимо приближалось к премьере, и Джон прекрасно понимал, что долгожданное выступление не станет его праздником жизни. Чем успешнее был Рик, тем хуже и хуже получалось у Джона. Признаться, он уже и несильно ждал этой премьеры. Растущая тень Рика Портмана всё сильнее заслоняла его, и казалось, что скоро его совсем перестанут замечать на сцене.

***

– Привет, Джонни. Чего такой хмурый?

– А, привет, Мэри. Родители спрашивали о тебе.

Мэри заявилась в полпервого ночи. Она тихонько залезла через окно так, что никто в доме не слышал.

– Да? И что спрашивали?

– Где ты пропадаешь опять? И почему сегодня ты не ходила в церковь?

– Не пойму, какое их дело? Я уже достаточно взрослая. Почему они постоянно лезут в мою жизнь? Я же их не спрашиваю, куда они ходят и что делают. Почему, зачем – слишком много вопросов.

– Они же – родители. Они волнуются за тебя, за нас всех.

– Эх, Джонни, ты себе и представить не можешь, как я мечтаю о том, что мне исполнится восемнадцать, я закончу школу и наконец-то смогу делать, что захочу.

– И что же ты сделаешь?

– Не знаю, – пожала плечами Мэри, – что-нибудь придумаю. Так что там у тебя случилось? Опять поссорился с Кэтрин? – Мэри перевела тему разговора, а это значит, что у неё был план насчёт своего совершеннолетия, которым она пока ни с кем не хотела делиться.

– Да нет, – вздохнул Джон, – боюсь, это не самое страшное, что может произойти в моей жизни.

– Ммм, есть что-то пострашнее? Это интересно. Тогда колись, – Мэри по-дружески, легонько ударила Джона кулаком в плечо.

Джон не очень хотел рассказывать кому-то о своих проблемах, но, с другой стороны, Мэри была единственной, кто мог его понять и поддержать. И раз уж представилась такая возможность обсудить с ней происходящее – стоило этим воспользоваться.

– Да новая роль не идёт, – снова вздохнул Джон.

– Ах, да, как же я сразу не сообразила. У нашего Джонни две проблемы: девушка и драмкружок. Ты действительно веришь, что у тебя может что-то получиться с этим?

– С чем?

– Ну с этой твоей актёрской карьерой.

– Раньше думал. Сейчас уже не знаю. В этом то и проблема. У нас в школе появился этот Рик Портман.

– А да, знаю его. Симпатичный парень, – улыбнулась Мэри.

– Вот и ты туда же, – Джон отвернулся.

– Ну ладно тебе, братишка. Успокойся. Ты же знаешь, мне ух как не нравятся всякие там любимчики. Рассказывай дальше. Что не так с этим Риком?

– Он определённо талантливее меня, – решился наконец вслух произнести Джон. – И роль у него гораздо сложнее, и играет он гораздо лучше, а я… Я – просто бездарь! – лицо у Джона стало таким, будто он собирался заплакать.

– И ты не знаешь, что с этим делать.

– Не знаю, – вздохнул Джон.

– У нас в классе есть одна девчонка. Джессика. Знаешь её?

– Да, кажется, знаю.

– Помнишь, в прошлом году выступления чирлидеров?

– Нет, а что?

– Тогда ещё миссис Уолтерс, изрядно набравшись, въехала на полном ходу в машину мистера Кэригана. Всмятку обе, – Мэри изобразила руками столкновение и засмеялась.

– А да, это помню, – Джон тоже улыбнулся.

– А у нашей звезды Джесс вдруг перед самым выступлением оказался испорчен костюм, и, о, жалость, она не смогла выступить, – Мэри заискивающе посмотрела на Джона.

– Это ты? Да ладно! За что?

– Она как-то раз назвала меня неудачницей при всём классе. Высокомерная сука! – ответила Мэри. – Надо было её хоть раз проучить.

– И ты на такое решилась?

– А что в этом такого?

– Просто это как-то неправильно.

– Послушай меня, Джонни. Ты меня спросил, и вот что я думаю по этому поводу: в этом мире нет каких-то там особо удачливых людей, особо талантливых, особо любимых небесами. Всегда ситуацию можно взять в свои руки. Всегда можно распорядиться своей жизнью так, как хочется тебе. Она назвала меня неудачницей, но в итоге неудача настигла её, и это произошло не потому, что её ударила молния с неба. Понимаешь?

Джон ничего не ответил. Мэри, видя, что брат сомневается, продолжила:

– Вот представь, например, что с этим Риком что-нибудь случится и он какое-то время не сможет играть? И все твои проблемы решены. И тогда ты снова займёшь своё место.

– Это подло! – возмутился Джон. – Тем более, он ничего мне не сделал.

– А ты будешь ждать, пока что-то сделает? Снисходительно улыбнётся тебе с пьедестала? Тогда будет пора?

Джон снова промолчал. Мэри продолжила:

– Разве кто-то говорил, что есть какие-то правила?

– Да, говорили. В церкви об этом постоянно говорят.

– И что, ты сам лично видел, чтобы кого-нибудь настигла кара небесная? Да большинство лжецов и подлецов себя вполне прекрасно чувствуют, пока мы тут сидим и рассуждаем о морали. А эти заповеди… Их вообще невозможно все выполнить! Вот что я тебе скажу, Джонни, по мне так любые средства хороши, раз это тебе действительно нужно.

В этот вечер Джон долго не мог заснуть. Разные мысли бродили в его голове.

« Может быть, Мэри права? Я ни разу ни в чём не переступал черту…» – говорил себе он.

А как можно узнать, что такое боль от падения, не падая? И пусть тебя будут предупреждать тысячу раз, всё равно когда-нибудь ты попробуешь встать на шаткую поверхность и, только свалившись с неё, сможешь прочувствовать, что такое настоящая боль. А ведь можно и вовсе не упасть.

«Кто знает, что это сделала Мэри?» – продолжал он себя убеждать. «Не расскажи она мне, и я бы не знал. Ей всё сошло с рук». Слишком рафинированной показалась ему его жизнь. Без примесей, без изъянов. А рафинад не представляет никакого интереса – это просто белый кусочек, просто подсластитель. Его никогда нельзя будет полюбить обособленно, как самостоятельную единицу, он – лишь дополнение, лишь деталь. А детали не суждено оказаться в центре внимания.