Олег Авгуров - Пластмассовые лица. Часть вторая

– Послушай, Ами, а давай и мы сходим на этот фильм.

– Куда сходим?

– В кино.

– Так показ же приостановлен? Пастор же сказал…

– Так мы и не собираемся на показ. Мы попросим старину Харви, и он нам включит. Ведь наверняка его ещё можно посмотреть.

– А Джонни? Это уже будет, не знаю даже… Ты же крестился. Мы и это обещание нарушим?

– Дурацкое обещание. Я теперь и сам жалею, что дал его. Ами, ты же знаешь, что мы не будем ждать. Мы уже это делаем – мы уже нарушаем его. Просто пока не очень получается. Мы уже смирились с тем, что нам придётся изменить своему слову. Надеюсь, небеса услышат нас и простят. Ведь всё это ради нашего мальчика. Ради нашего Джонни.

– Ты прав, Том, мы должны это сделать. Пусть небеса вменят нам это как ошибку, как грех, но разве они не видят, что мы не можем поступить иначе, разве они не понимают, что мы готовы на всё, чтобы спасти сына? – Амелия опять заплакала.

– Не знаю, правда, что из этого получится. Старина Харви точно не согласится, тем более что пастор попросил ничего нам не рассказывать. Да и записи может не быть уже. Но мы должны попробовать.

Ничего удивительного в том, что Амелия и Томас застали Харви на месте: даже в выходной он предпочитал проводить время здесь.

– Приветствую тебя, старина Харви.

– А, здравствуй, Томас, – Харви не очень был рад видеть родителей Джона, впрочем, Томас и Амелия уже успели привыкнуть к этому за сегодняшний день.

– Ну как дела твои? Давно не виделись.

– Да, давненько.

– Наверное, с последней премьеры нашего Джонни.

– Да, наверное, – Харви старался держать дистанцию.

– Поющие мечты. Эх, хороший был фильм. С удовольствием пересмотрел бы его на большом экране, – начал издалека Томас.

– Да, я бы тоже с удовольствием пересмотрел, – согласился Харви.

Вдруг лицо Томаса резко стало серьёзным:

– Послушай, Харви, мы ведь тут с Амалией не просто так.

– Мы знаем, что пастор запретил тебе с нами общаться по поводу нового фильма Джонни, – опять в лоб ударила Амалия. Вообще она не умела в разговорах ходить вокруг да около. Харви недоверчиво покосился на неё. Видя искрящуюся решимость в её глазах, он почему-то почувствовал себя виноватым и опустил голову.

– Но, Харви, ведь это наш сын! Вспомни, как мы вместе помогали ему. Вспомни, как ты копил вместе с нами на его актёрские курсы в Лос-Анджелесе. Мы должны знать, что происходит у нашего мальчика, – снова вступил Томас.

Харви продолжал смотреть в землю и молчать.

– Мы не просим тебя ничего нам рассказывать. Мы не просим тебя нарушать обещание, данное пастору. Просто включи нам фильм, и мы сами всё увидим. Это ведь ещё возможно? – продолжал Томас.

– Да, Харви, помоги нам. Пожалуйста, – у Амелии снова на глазах появились слёзы. Она пару раз всхлипнула. Её решимость тут же улетучилась, превратившись в материнские переживания.

Харви медленно поднял голову и посмотрел на обоих. Они столько сделали для него. Он их давно считал своей второй семьёй. Он не мог им отказать – просто не имел на это морального права. Харви молча встал и пошёл открывать двери. Томас и Амелия последовали за ним.

Они сели в самую середину зала. Через несколько минут на экране появилась надпись «Грани любви». Харви тоже остался. Ему очень хотелось, чтобы то, что он видел вместе со всеми на премьере, оказалось иллюзией, коллективной галлюцинацией. Он сел на задних рядах, надеясь увидеть что-то иное, что-то доброе и светлое. Сейчас он думал о волшебстве, о том, что было бы совсем не плохо, если бы этот фильм вдруг в одно мгновение исчез и на его месте возник совсем другой: с другим содержанием и смыслом, с другой ролью его самого близкого друга – Джонни…

***

Чуда, увы, не произошло. Всё повторилось вновь. Обилием похоти и разврата пылал экран. Различными мерзостями и извращениями перед зрителем раскрывали новые грани «любви». На пиковых сценах Амелия засомневалась в том, что ей вообще стоило смотреть этот фильм. Возможно, пастор был прав, ограждая их от этого сомнительного творения. Сердце обливалось кровью, а рука предусмотрительно зажимала рот, чтобы крик рыдания не вырвался наружу, когда Амелия видела, как их сын, в котором они столько лет взращивали религиозность и стремление к праведности, разлагался прямо на их глазах.

Томас внешне был более спокоен, чем его супруга, но в душе его крутило и вертело не меньше. Он просто не мог поверить в то, что видит.

«Господь Всемогущий, избави нас от этого. Нет, это не мой сын. Не может этого быть. Чтобы наш Джонни снялся в этом? Нет. Никогда. Нет», – говорил он про себя.

Поцелуй с мужчиной и гейские постельные сцены окончательно их добили. Амелия вдруг не выдержала и закричала, подскочив с кресла:

– Выключи это! Харви, выключи это! Я не могу больше!!! Выключи!

У неё началась настоящая истерика.

Харви убежал в аппаратную и остановил сеанс. Включился свет.

Томас слабо поднялся с кресла. Он чувствовал себя вывернутым наизнанку. Столько сил было вложено в этого весёлого и слегка застенчивого юнца. Столько стараний, чтобы у него появилась дорога в жизни. Столько разговоров о выборе, о ценностях, и теперь он видит вот это. Сегодня часть души умерла в Томасе. Он был в полной растерянности, не зная, даже как оправдать увиденное. Оправдания не было. Уму не за что было зацепиться. Он посмотрел на Амелию, которая разразилась плачем. Сейчас единственное, что он мог сделать, – это успокоить её.

Он подошёл и обнял жену. Амелия уткнулась лицом ему в грудь и продолжала плакать. Он стоял и молчал, и слёзы сами собой текли по его щекам. Неподалёку был и старина Харви. Он смотрел на родителей Джона и почему-то ощущал себя наиболее виноватым в том, что произошло. Ведь если бы он не подтолкнул Джона к профессии актёра, не подпитал бы своевременно его интерес к кино, то не зачернилась бы так душа этого любознательного и мечтательного мальчишки…

***

Домой родители Джона шли молча. Говорить не хотелось: оба были опустошены. Остаток вечера также прошёл практически в тишине. Томас смотрел телевизор, вернее, делал вид, что смотрит, а на самом деле просто сидел перед мелькающим экраном. Его мало интересовало, что там показывают. Он до сих пор находился под глубочайшим впечатлением, если не сказать потрясением от нового фильма Джона. Томас не стал звонить сыну, так как, во-первых, не хотел, чтобы тот узнал о нарушении данного им обещания, а во-вторых, не представлял, что скажет. Имело ли смысл читать какие-то морали после такого? Станет ли Джон его слушать? Хотелось что-то предпринять, как-то попробовать всё исправить, но что в данной ситуации можно было сделать? Он был абсолютно бессилен что-то изменить, и руки опускались от безысходности.