Сергей Магомет - Великий полдень. Роман

– Да уж ты, пожалуйста, старайся, доктор, старайся, – попросили его мы.

– А еще, – вдруг сказал доктор, посерьезнев, – я хорошо помню, где я сочинял своего Петеньку… – Мы сочувственно приумолкли, поскольку были в курсе его несчастного романа. – Несмотря на то, что я почти круглосуточно находился на дежурствах, это произошло не на больничной кушетке, – грустно сказал он, – не на столе дежурного врача и даже не в операционной. Это произошло на даче у ее родителей, на скамеечке в очаровательной такой беседке…

– Вот видишь, доктор, – сказала богемная половина профессора.

– А вот у нас не было даже скамейки, правда, родная? – усмехнулся маршал Сева, похлопав по колену свою боевую подругу Лидию. – И вообще никаких интимных условий. Пустое караульное помещение, и полчаса до моего отлета на горячую точку. Но вот, однако ж, успели отковать даже двойню!

– Да, родной, – ответила маршалу Лидия.

Тут все наперебой принялись припоминать подобные обстоятельства. Выяснилось немало забавного. Пикантные подробности оказались на удивление свежи в памяти.

Партийный лидер Федя Голенищев с гордостью поведал, что они с женой абсолютно точно высчитали, что зачали наследника идей в день очередных всенародных выборов, – прямо за занавеской в избирательной кабинке на урне.

Банкир Наум Голицын, посовещавшись с женой, сообщил, что мальчик Яша вероятно начал свое земное существование в первое посещение родителями «земли обетованной», а девочка Дора во второе.

Богемная половина профессора Белокурова, который в это время смущенно чесал переносицу, с поразительной живостью описала медвежью шкуру, которая послужила им брачным ложем. Изголовьем, естественно, служили несколько фолиантов с эзотерическими трудами.

У компьютерного гения Паши это не могло произойти ни коим иным образом, как за компьютером, поскольку он практически не отходил от монитора.

Толя Головин, переглянувшись с супругой, с присущими ему лаконичностью и деловитостью сообщил о заднем сиденье автомобиля, прибавив точные сведения о марке автомобиля, годе его выпуска и государственном номере. Это был многосильный джип, – как ни удивительно, как раз под стать их маленькому силачу Алеше.

– Ну а ты сам‑то помнишь, как было дело? – спросила жена, подталкивая меня в бок.

Я растерянно покачал головой.

– Давай, вспоминай! – потребовали остальные.

– Куда ему, – фыркнула Наташа, – он у меня вечно витает в облаках. Ему вечно не до того.

– Как это не до того? – удивился я. – Погоди-ка, погоди-ка, – напрягся я. – Минуточку!.. Кажется, Александр родился спустя несколько лет после того как я занялся Москвой. Значит, до того, как я окрестился. Тогда я еще, прошу прощения, батюшка, был отъявленным атеистом и ницшеанцем…

– Тьфу ты, срам, – плюнул о. Алексей.

– Увы, – со вздохом продолжал я. – Тогда у меня в голове теснились сплошные вавилонские башни. Я мечтал о том, чтобы где-нибудь в пустыне возвести дворец Заратустры с конической башней, которая бы не отбрасывала тени в полдень. Я пытался представить себе некий особый эффект внутренней перспективы, который…

– Ты по существу говори, – одернула меня Наташа.

И совершенно справедливо: я действительно уклонился от темы.

– По существу, – поправился я, – у нас с тобой, пожалуй, все происходило вполне обыденно. То есть дома. На самой обыкновенной тахте… Да, на самой обыкновенной тахте.

Кажется, Наташа выглядела разочарованной, если не огорченной.

– Конечно, – шепнула она, – тебе всегда было безразлично, в каких условиях это происходит. Ты архитектор, а до сих пор не понимаешь, как важна для женщины внешняя обстановка, а не лишь бы только…

– Постой, – снова заторопился я, пытаясь спасти положение, – помнится, ты тогда как раз купила шикарное шелковое покрывало с египетскими мотивами – фараонами-тутанхомонами, пирамидами, клинописью и тому подобным. Значит можно сказать, мы зачали Александра не лишь бы только, а в атмосфере древней цивилизации!

– Правильно! – обрадовалась Наташа. – И то исключительно благодаря мне, – прибавила она. – Если бы я не купила то покрывало…

– О чем речь, – смиренно согласился я.

Даже Альга проучаствовала в разговоре, сдержанно сообщив, что родители у нее в молодости были альпинистами‑любителями, зачали ее аж в Гималаях – непосредственно после покорения одной из рериховских вершин среди ледников и камнепадов. Кажется, в ночь полнолуния. Можно сказать, на полпути к светозарной стране, легендарной Шамбале.

– Ого! Не слабо! – согласились мы.

– Это неспроста, – убежденно заметила богемная половина профессора. – Тебе, девочка, нужно особенно внимательно следить за знаками Судьбы.

– Я и слежу, – сказала Альга.

Как мне показалось, с улыбкой.

– Ну а нам, интересно, есть, чем похвастаться? – ревниво воскликнула Майя, обращаясь к Маме.

Мама нежно обняла старшую дочь и с улыбкой сказала:

– Ну, конечно, есть. Нашу Зизи мы с Папой, пожалуй, тоже зачали в атмосфере египетских мотивов. Ведь мы тогда с Наташей вместе покупали эти покрывала. Только Наташа взяла себе в голубых тонах, а я в розовых…

– А со мной как было дело? – нетерпеливо спросила девушка.

– Боюсь, не удастся вспомнить, – заколебалась Мама.

– Нет уж! – тут же зашумели мы. – Вспоминай!

– Как это было? Я должна знать обстоятельства! – повторила Майя.

Мама наморщила лоб, потом улыбнулась.

– Успокойся. Это было хорошо и романтично, – заверила она дочь. – Если я не ошибаюсь, дело происходило на крыше одного старого московского дома под ласковыми лучами большого-пребольшого майского солнца…

Наконец я хоть что-то узнал об обстоятельствах рождения Майи… Впрочем, Мама могла и пошутить. Чтобы не огорчать дочь. Ведь этот разговор ни к чему не обязывал, да и доктор был прав: точно высчитать сам момент почти невозможно. Но Майя, конечно, даже не усомнилась в этом.

– Ах как хорошо! – воскликнула она. – Обожаю солнце!

– Смотри, растаешь, Снегурочка! – предостерег ее Папа.

Майя все еще была в расшитом серебром сарафане и высоких голубых сапожках.

– Я и забыла, что я еще Снегурочка! – засмеялась она. – А что же наш Косточка, – спохватилась она, – как насчет него?

– Насчет него? – рассеянно повторила Мама.

– Ну да, как насчет подробностей?

– Боюсь, что на этот раз не удастся вспомнить…

– Почему же не удастся, – педантично сказал Папа. – Не в тот ли день, когда ты разбила большое зеркало, а потом в меня первый раз стреляли?

– Нет, конечно, – поспешно возразила Мама. – Это произошло значительно позже.

– А по-моему, именно тогда.

– А я говорю, гораздо позже.

Было видно, что Маме просто не хочется связывать такой важный момент с неприятными происшествиями.