Эрик Браун - Нью-Йоркские ночи

– Так я и знал. Так и знал, что это из-за нее. Холлидей посмотрел отцу прямо в глаза.

– Что произошло? Что случилось в тот день?

Его отец поджал губы, как древняя черепаха, не желающая отвечать ни на какие вопросы, но все же проговорил:

– Я же тебе сказал… Мне больно вспоминать. Не хочется думать, что… – Он замотал головой с болью и недоумением. – Как ты мог?!

– Потому что мне надо знать! Неужели ты не понимаешь, что для меня ее смерть – не меньшее горе, чем для тебя?

– Не знаю. Как можно измерить горе?

Холлидей не ответил. Не мог заставить себя даже рот открыть. Молчание все тянулось.

– Папа! Что тогда случилось? Расскажи мне, прошу тебя!

Отец непроницаемо посмотрел на него через всю комнату, и Холлидей вдруг понял, что свои яркие голубые глаза Элоиза унаследовала именно от него.

– Неужели ты ничего не помнишь, Хол?

– Никаких подробностей. Просто помню, что был пожар, а потом, уже через много дней, ты сказал мне, что Элоиза погибла.

Отец задумчиво кивал головой.

– Я.. Я часто размышлял, что же ты все-таки помнишь… Никогда не мог заставить себя спросить. Не хотел будить воспоминания, боль… ни в тебе, ни в себе.

– О самом дне я не помню абсолютно ничего. Сохранился только образ, образ горящего дома.

Отец долго молчал, но Холлидей почему-то понял, что он собирается продолжать, собирается объяснить ему, что же произошло здесь много лет назад.

Наконец старик произнес:

– Тогда взорвался газ, Хол. Мы ничего не могли сделать, чтобы предотвратить это. Совсем ничего. Может быть, если бы я был на месте… Не знаю… Я ушел в магазин, а тебя оставил за старшего. Помню, что, когда уходил, ты играл в шахматы с Элоизой. Она, как обычно, выигрывала. Близнецам только что исполнилось семь лет, и Элоиза чертовски хорошо играла. – Он сидел, выпрямив спину и крепко ухватившись за подлокотники, как будто кто-то намеревался его вытащить из кресла. – Я услышал взрыв, когда уже возвращался. И знаешь, не обратил никакого внимания… Откуда я мог знать? Даже когда увидел над крышами столб дыма… А потом до меня вдруг дошло, что это может быть наш дом, я понесся как сумасшедший. Но даже не успев повернуть за угол, я уже знал.

Он замолчал и сглотнул. Руки его тряслись. Холлидей отвел глаза, стал смотреть сквозь кружевные занавески на улицу. Отец продолжал:

– Я увидел… Сюзанна лежала на газоне… Сначала я думал, что она мертвая. Она была вся в крови. Левая нога сломана в трех местах. А потом я нашел…

– О'кей. Можешь не продолжать. – Значит, в этом и кроется причина многолетней неприязни его отца? Его, старшего, выбросило взрывом из дома, и он практически не пострадал, а Элоиза погибла.

– Нет, ты не понимаешь, – не отступался отец. – Когда я нашел Сюзанну, я побежал к дому. Думал, что вы с Элоизой… Я думал, что вы еще в доме. Полдома снесло взрывом, а вторая половина горела. И тут я увидел тебя. Ты спускался по лестнице среди развалин, весь в крови и ссадинах, а на руках ты нес Элоизу.

Холлидей почувствовал, как забилось сердце. Он пытался вспомнить! Ничего не хотел так сильно, как вернуть пережитое. Но в сознании по-прежнему всплывал единственный образ – горящий дом, если смотреть на него снаружи, с газона.

– Ты спустился с лестницы, вынес ее на руках, а потом сел на траву и смотрел, как догорает дом.

Холлидей недоверчиво покачал головой:

– Я вынес Элоизу? Но что… что с ней случилось? Старик явственно сдерживал эмоции, а потому говорил сухо и даже бесстрастно:

– Элоиза умерла в тот же день от отравления угарным газом. Я думал… Все время говорил себе, что если бы я оказался дома, то мог бы ее спасти.

А Холлидей думал о мальчишке, каким он тогда был. Мальчишке, который вынес из огня свою сестру, наверное, даже считал, что спас ее, а позже узнал, что она все равно умерла.

– У тебя было несколько порезов и ссадин, ничего серьезного. Врачи расспрашивали тебя, что произошло, но ты был слишком потрясен и не мог говорить. А я… я потом так и не смог заставить себя говорить об этом. – Отец смотрел на него из другого угла комнаты, и в глазах его поблескивали серебристые огоньки слез.

Холлидей замотал головой:

– Я и понятия не имел, никогда не знал, что случилось, знал только, что Элоиза умерла.

Отец улыбнулся.

– Теперь ты знаешь, Хол. Надеюсь, это уничтожит ее призрак.

Позже, прощаясь сыном на крыльце дома, старик спросил:

– Ты часто видишься с Сюзанной? Холидей отрицательно покачал головой:

– Нет. Не видел ее несколько лет.

– Ну, если встретишь… передай ей, пожалуйста, чтоб заезжала.

Холлидей кивнул, а потом, удивляясь, что решился на шаг, который может быть истолкован как слабость, протянул ладонь и пожал руку отцу.

В этот момент он почувствовал внезапную потребность рассказать отцу, что наконец встретил подругу, рассказать ему о Ким, о том, как сильно ее любит. Но порыв миновал, Холлидей спустился со ступеней и по газону заспешил к автомобилю, краснея при мысли о такой откровенности. Он добрался до “форда” и нырнул внутрь. Отъезжая от обочины и разворачиваясь, он поднял глаза на дом. Его отец стоял на крыльце практически по стойке “смирно”, словно часовой в карауле, и, подняв руку, махал на прощание, но жест больше напоминал офицерский салют.

По дороге в город Холлидей обдумывал все, что услышал от отца, и мельком задался вопросом: исчезнет ли призрак Элоизы оттого, что он узнал подробности ее гибели? Он смотрел, как набегает на лобовое стекло холодная серая лента дороги, и осознавал, что даже сейчас он до конца не знает полной правды о том, что произошло в день пожара.

Он проехал мимо аэропорта. В разгорающемся свете нового дня сигнальные огни выглядели совсем бледно. Сейчас Холлидей хотел только одного – спать, ну а потом, может быть, спуститься на улицу и принести в офис что-нибудь поесть.

Когда он проезжал мост Квинсборо, ему пришло в голову, что неприязнь отца, которую он чувствовал все эти годы, может быть вызвана тем фактом, что отца не оказалось на месте, когда взорвался дом, и сыну пришлось рисковать жизнью для спасения Элоизы. Вероятно, это было нечто вроде зависти, что мальчик был дома, а он – нет.

Холлидей тряхнул головой, пытаясь отогнать прочь все мысли об отце.

Интерком заверещал, когда он уже сворачивал с моста.

– Хол? Это Джефф Симмонс.

– Привет, Джефф. Что случилось?

– Слушай, Хол, тот парень латинской внешности, который напал на тебя позапрошлой ночью…

– Вы его нашли?

– Идем по пятам, Хол. Дорожный патруль обнаружил его двадцать минут назад, когда парень прогуливался по Бродвею, узнал его по голограмме, составленной из твоего описания.

– Где он сейчас?

– Идет пешком к центру. На Второй авеню. Подходит к Четырнадцатой Восточной улице. Я еду прямо за ним. Если соизволишь прибыть, попадешь прямо к развязке.