Чарли Хьюстон - Неспящие

Омаха устроилась у меня на руках, перестала плакать, закрыла глаза и уснула.

Мы рассказали друг другу наши истории. Последние несколько дней наши пути переплелись и перепутались друг с другом.

Он не хотел отдавать мне диск, но дал посмотреть на его содержимое.

Я выполнил его указания, нашел и открыл секретный файл. Он объяснил мне смысл последовательности координат. Я подумал о нашем умирающем городе, который засеян спрятанной «дремой». Конечно, я сознавал, как немыслимо дорого стоит эта информация, но не понимал, как она может быть связана с леди Тидзу. Безусловно, она могла торговать «дремой», но сама мысль о том, что она покупает и продает ее по флакончику, казалась абсурдной. Скорее, она могла заниматься охраной и транспортировкой грузовых контейнеров с лекарством при отправке его в Азию или финансировать лабораторию по разработке аналогичного препарата.

Я спросил его, что еще есть на диске.

Парк почти без выражения посмотрел на меня:

— А что еще может иметь смысл?

Он ухаживал за женой. Я качал его дочь в одной руке и продолжил изучать диск.

На нем были фотографии Хайдо Чанга, вполне профессиональные, как мне показалось. Записи о продажах и покупках артефактов и золота «Бездны Приливов». Номера банковских счетов и коды. Порнография. И второй раздел.

Диск был разделен на две части. Я открыл вторую часть, думая найти там резервную копию первой, и вместо этого нашел заповедник дикой природы. Изолированный на диске фрагмент «Бездны Приливов» с тремя обитателями.

В узкой горной долине в обрамлении деревьев, за которыми синее вечернее небо превращалось в чистый лист, у затухающего костра сидели три искателя приключений. Женщина-воительница, половина лица обезображена страшными ожогами, палаш за спиной, переливчатые черные латы, добытые у кислотных жуков. Молодой и худощавый железный маг, вооруженный железным посохом и рукавицами, кожа в пестрых пятнах ржавчины. И старый подземный тролль с вытянутыми конечностями, на правой руке не хватает двух пальцев, остальные восемь оканчиваются желтыми, как слоновая кость, потрескавшимися когтями, босой, в залитых вином белых костюмных брюках и фраке на морщинистой голой груди.

Еще глубже в разделе находились логи и файлы, цифровые души персонажей. И акт купли-продажи товара.

Я открыл рот:

— Ага.

Парк обернулся от кровати:

— Что?

Я дотронулся до экрана.

— Я нашел, что искал.

Он повернулся к Роуз:

— И что теперь?

Роуз непрерывно шептала. Теперь ее тон изменился; она говорила уверенно и возбужденно.

— Таб, таб, контрол-пробел, трижды шифт-джей-вверх, пробел, пробел, пробел, возврат, вниз, экс.

Она зарыла лицо в матрас и закричала, перевернулась, потея и смеясь, потянулась вверх, схватила Парка, притянула его к себе и поцеловала.

— Я прошла! Черт, я его прошла! Никто не верил, что его можно пройти. А я прошла. В одиночку. Я победила Заводной Лабиринт.

Парк улыбнулся, отбросил влажные волосы с ее лба и поцеловал.

— Я слышал. Это здорово. Жалко, что я не видел.

Роуз резко села в кровати.

— Это было так здорово, Парк. Я просто поняла, что надо не пытаться пробежать в последний проем, пока он не закрылся. Если просто подождать, он снова распахнется. Я применила Жезл Торквина, заблокировала проем, проскользнула и оказалась в самом центре.

Он положил руку ей на щеку.

— А там что было?

Она покачала головой:

— Ничего. Вообще ничего. Просто тихо. Там было так идеально тихо.

Потом Роуз снова пропала, стала повторять свое приключение, начиная с первой клавиши.

Парк посмотрел на стену, за которой мы убили трех наемников.

— Сколько нам еще здесь безопасно оставаться?

Я ничего не мог придумать, как рассчитать и ответить на его вопрос:

— Здесь не безопасно. Риск растет с каждой секундой, которую мы находимся здесь. Но я не могу сказать наверняка, когда этот риск перевесит преимущество от того, что здесь нам придется оборонять только одну позицию, в отличие от поездки.

Он задумался.

— Они вернутся до темноты?

— А вашим соседям не покажется странным появление одетых в черное мужчин с автоматами наперевес, которые будут штурмовать ваш дом при белом свете дня?

— Сейчас? Сегодня? Не знаю.

Я пожал плечами:

— Тогда есть риск, что они могут прийти днем.

Он взял жену за руку.

— Мне нужно кое-что сделать.

Посмотрел на дочь.

— Я должен знать, что ей ничего не угрожает.

Чувствуя большое неудобство, я встал и поднес ребенка к нему.

— Всем нам что-нибудь всегда угрожает.

Он положил свободную руку малышке на голову и посмотрел на меня.

— Мне просто нужно знать, что она где-то в надежном месте. До тех пор, пока я за ней не приду. До тех пор, пока я не сделаю то, что должен. Вы знаете такое место?

Я чувствовал вес пистолета в кобуре на щиколотке, ножа в футляре у паха, боль от ожогов у меня на ногах. И я подумал о том, где маленькой девочке будет безопасно.

— Конечно. Я знаю такое место. Пока вы за ней не вернетесь.

Омаха всхлипнула. Мы оба сморщили носы.

Парк сжал руку Роуз и встал:

— Пойдемте, я вам покажу, как менять подгузник.

Он показал. Простота, за которой я внимательно наблюдал, уверенный, что никогда не смогу ею овладеть.

И, понимая, как он будет действовать, невзирая ни на что, и какая решимость требовалась ему для этого, я тоже показал ему кое-что еще. Преступление. Хладнокровный акт. Неоспоримую вину. Броню для его расследования.

13/7/10

Мы снова одни. Роуз. Я кое-что сделал. То, что считаю правильным. Что должен был сделать.

Я думаю, ты со мной согласишься. Что выбора не было.

Ты сказала, что я не могу заботиться о ней. Да, не могу. Не могу заботиться о ней.

Она не может быть в безопасности. Не может, пока мир такой.

Джаспер говорит, что мир меняется, и не больше того. Как будто это какая-то мелочь. Наверное, так и есть.

Все постоянно меняется. Смотри, как ты изменила меня. Как мы изменили друг друга. Как Омаха изменила нас обоих.

Но все-таки это мой мир. Мир, где встретились мои отец и мать.

Где она звала его Персик. Где я убежал от них, желая найти другой способ понимать друг друга. Где я встретил тебя. Это мир, где ты меня бы не отпустила. Хотя я и не хотел убежать. Это мир, где умерла моя мать, а отец убил себя, потому что не мог жить без нее. Это мир, где ты забеременела.

Или нет? Или это мир, который был? А это уже новый мир? Мир, где ты заболела. И где родилась Омаха. Если так, то это ее мир. И ей нужно понять, как в нем жить.

Афронзо-старший сказал, что они «жмут на тормоза». Стараются замедлить процесс, дать новому миру шанс родиться.

Миру моей дочери. Миру, где не должно быть старых преступлений, которые запятнали его появление на свет.