Виталий Пищенко - Укус скорпиона

— Эндрю Хопкинс? — прорычал кто-то у меня над ухом. Именно прорычал, так как человеческой речью это трудно было назвать.

— Да, — ответил я.

— Следуй за мной и смотри не сверни себе шею. Не лишай меня удовольствия сделать это самому.

Я открыл было рот, но потом захлопнул и последовал за ярким лучом фонаря словно моль, летящая на свет прожектора.

Так, молча, мы шли несколько минут, пока не приблизились к одному из приземистых строений. Скрипнула дверь.

— Выберешь пустую койку и ложись дрыхнуть, — снова пророкотал противный голос. — Завтра тебе предстоит тяжелый денек.

Я опять промолчал, переступая порог. В ноздри ударил ужасный запах никогда-не-стиранных-носков, и я чуть не задохнулся. Сзади раздался громкий хохот, и дверь захлопнулась. Стало еще темнее. Я вытянул одну руку вперед, второй же зажал нос и медленно двинулся невесть куда, надеясь, что мне удастся не впаяться во что-нибудь лбом. Но надежды, как известно, это одно, а реальность — другое. Через несколько шагов я врезался головой во что-то тонкое и металлическое.

— Какого черта? — недовольно проворчал над моей головой сонный голос. — Смотри, куда прешься.

— Извините, — ответил я. — Темень, как в преисподней, а мне нужно как-то отыскать себе койку.

— Новенький, что ли?

— Угу.

— Залазь на нижнюю. Тут свободно.

— Огромное спасибо.

— Не за что…

Я поправил рукой матрац, твердую, как камень, подушку и удивленно спросил:

— А простыни?

— Сегодня не дадут. Спи так, а завтра получишь. — И сразу над головой раздался могучий храп.

Я лег не раздеваясь. Шикарный костюм, подаренный мне Мактерри, остался в Лэнгли. Взамен него мне выдали пятнистую униформу цвета хаки да снабдили в придачу тяжеленными армейскими башмаками. Их, правда, перед тем как лечь, я снял. Попробуйте-ка уснуть с гирями на ногах.

Сон не шел долго. Я обдумывал услышанное от Стрэдфорда, прикидывал, каким образом могут взаимодействовать вымышленный и реальный миры. Не могло такого быть, но ведь было же! Сути происходящего понять я не мог, и это было неприятно. Я ворочался с боку на бок под тысячегласый храп и леденящие кровь стоны. Так, наверное, дремлют грешники в аду. С этой мыслью я и заснул.

Утром меня разбудили, наступив на руку. Я громко взвыл и с трудом разлепил веки. Шоколадная рожа, сверкая зубами, расплылась в широкой улыбке в нескольких дюймах от моего лица.

— Хватит дрыхнуть! — вымолвила она. — Подъем! Сержант не любит, когда опаздывают на утренний моцион.

Я ошалело крутил головой, ни черта не понимая: голые торсы, длинные черные трусы, скрип панцирных кроватей, топот кованых башмаков — где я? Негр тоже исчез, и я, сообразив, что остался в казарме совершенно один, тоже кинулся к двери сломя голову.

На плацу уже выстроились в шеренги несколько взводов, и я на миг растерялся, не зная, куда бежать. Послышались резкие отрывистые команды, затем последовала короткая пауза, и тут же десятки голов повернулись в мою сторону. В небо рванулся разноголосый хохот, но его сразу же заглушил громкий рык:

— Молчать!

Я узнал голос, встретивший меня ночью на этом плацу. Теперь появилась возможность разглядеть и его обладателя. Это был настоящий образец вояки: широкоплечий, приземистый, с крупным гориллоподобным лицом и наголо выбритым черепом — он на кого угодно мог навести страх. Прибавьте к этому массивную нижнюю челюсть, выпирающую далеко вперед, уши практически без мочек, прилепленные почти на темечке, маленькие серые глаза под бесцветными бровями — и тогда вы точно поймете, что перед вами сержант армии США. И я действительно не ошибся, на рукаве рубахи этой образины красовались сержантские нашивки.

— Марш в строй! — проревел он мне.

— Но я не знаю, куда именно, — тоскливо признался я.

— Сэр! — заорал сержант. — Когда со мной разговариваешь, следует добавлять «сэр»!

— Да, сэр. Я не думал, сэр. Вы ведь не офицер, сэр, чтобы я так к вам обращался.

— Для тебя, червь навозный, я — офицер! Понял, кусок дерьма?

— Да, сэр.

— Не «да», а так точно, ублюдок!

«Вот оно, — с тоской подумал я. — Как же мне не хотелось оказаться в армии, а все же угораздило. И ничего не поделаешь, вляпался по самую макушку. Теперь придется терпеть, радует только, что этот кошмар продлится всего лишь месяц. Надо только покрепче сцепить зубы и считать дни. Месяц — это не так уж и много…»

Как я был наивен в тот миг! В Кэмп-Пири день шел за год. Это я уяснил в первые же сутки пребывания здесь. Впрочем, как оказалось, — и последние. Но пока я этого не знал…

— Запомни, ублюдок, — продолжал орать сержант. — Тебя определили во второй взвод, и, к твоему несчастью, этим взводом командую я. Так что особо не радуйся, что у тебя укороченный курс подготовки. Ты будешь у меня вкалывать за четверых. Либо я сделаю из тебя настоящего солдата, либо ты захлебнешься в собственном дерьме. Все понятно?

— Так точно, сэр!

— Стать в строй.

Я опять растерялся, но потом, заметив разбудившего меня негра, поспешил занять свободное место рядом с ним. Похоже, я не ошибся, так как сержант ничего не сказал, а, обойдя шеренгу, остановился перед строем, широко расставив ноги и заложив руки за спину.

Тем временем остальные взводы, понукаемые своими сержантами, стали трусцой покидать плац.

— Хопкинс! — выкрикнул мой сержант.

— Я, сэр.

— Тебе не кажется, что ты выделяешься из этого стада?

|Я огляделся и только сейчас заметил, что из всего взвода единственный одет и единственный разут. — Так точно, сэр, — ответил я. — Но я и не подумаю, дружище, что-либо менять. Ты так и побежишь босиком.

Эта фамильярное «дружище» и притупило мою бдительность. Я даже решил, что он сжалился надо мной, углядев мозоли на ногах, которые я уже успел натереть этими идиотскими башмаками. Но я тогда еще не знал, что это самое страшное слово в лексиконе сержанта. Оно означало, что он уже выделил меня из общей массы, а значит, ничего хорошего в ближайшем будущем меня не ожидало.

— Бег-гом арш! — рявкнул сержант.

И началась первая пытка из бесконечной череды вкушенных мною в Кэмп-Пири в этот день…

На первом километре я выдохся, на втором — мои подошвы превратились в кровоточащее месиво, на третьем — я бежал, постоянно спотыкаясь и ничего не видя перед собой. На четвертом — я упал под каким-то кустиком и слабеющим голосом попросил, чтобы меня здесь и похоронили. Остальные шесть километров меня волокли на себе знакомый уже негр и какой-то молодой парень с кривым носом и ушами, оттопыренными так неестественно, словно они выросли задом наперед.

Я их просил, уговаривал, умолял бросить меня, говорил, что никуда не спешу и вообще мне никуда не надо…

Они же пытались втолковать мне, что если взвод не прибежит обратно в полном составе, то всех заставят бежать еще десять километров.