Виталий Пищенко - Укус скорпиона

Я им, конечно же, не верил, я им говорил, что это садизм и в наши дни никто не имеет права так измываться над людьми.

На что они отвечали, что все это я могу рассказать сержанту.

Я им пообещал, что так и сделаю, и уже больше не сопротивлялся…

Едва меня уложили на бетон плаца, я услышал голос сержанта:

— Когда эта падаль очухается, покажете ему, где лазарет. А теперь умойте свои потные рожи и набейте желудки тухлятиной, которую состряпал вам повар. Ровно в семь построение!

Я остался один на бетонке, еще не понимая, жив ли, или уже на том свете. Но когда солнце начало поджаривать меня, словно цыпленка на гриле, понял, что все-таки еще не отдал Богу душу, с трудом поднялся и, хромая на обе ноги, побрел искать лазарет.

Мне повезло, я тут же наткнулся на какого-то солдата, и он указал мне на серое невзрачное здание, больше напоминавшее покосившийся сарай.

Док, плюгавый старикашка с красным носом, помятым лицом и трясущимися с перепоя руками, долго цокал языком, разглядывая мои раны, потом спросил невнятно, будто у него рот был набит кашей:

— Нофенький?

— У-у, — простонал я.

— Фзфот какой?

— Чего? — не понял я.

— Фзфот какой, гофорю. Подразделение?

— Кажется, второй.

— Значит, Брэг постарался, — удовлетворенно констатировал он.

— Кто?

— Сержант тфой, кто же еще? Ублюдок, какиф мало. Но дело сфое, стерфец, знает. Из любого сопляка мужчину сделает.

Это как раз меньше всего меня и радовало. Но не было сил высказать свое мнение вслух.

Доктор тем временем обработал мои ступни каким-то раствором и плотно перебинтовал.

— Зафтра будешь как нофый пятицентофик, — пообещал он. — А сегодня я скажу Брэгу, чтобы он тебя не напрягал на фечерней пробежке.

Нет, что ни говори, красиво он говорил, приятно было слушать! Хотя о чем это я? Нашел о чем думать. Тебя собираются загнать в гроб, а ты думаешь о логопедии.

Я вздохнул и только сейчас заметил, что старикашка куда-то подевался, видимо, подался выпить неразведенного спирта. Я блаженно растянулся на кушетке, где мне делали перевязку, и задумался:

«Что же теперь делать? Сбежать я не могу, это значит вновь оказаться в Стрэнке. Значит, придется терпеть, грызть землю и терпеть…»

Я опять вспомнил разговор вертолетчика с сыном: «Если ты все же попадешь в армию, сынок, — говорил он, — запомни: первая заповедь солдата — никогда не выделяться, иначе ты пропал. Все шишки будут сыпаться на твою голову».

Мальчик тогда еще рассмеялся и спросил, какие шишки — еловые? На что отец ответил, что те шишки, к сожалению, похуже.

Как он все-таки был прав!

В двери показался док, увидел меня и вытаращил глаза.

— Ты еще здесь? Ишь разлегся, стерфец. Марш ф казарму!

Я нехотя поднялся и, тихо выругавшись, вышел вон.

За время, пока меня «лечили», под открытым небом стало еще жарче. Тут же с меня потекло в три ручья, и я как мог поспешил к казарме, по-прежнему прихрамывая на обе ноги. Вы когда-нибудь хромали на обе ноги? Тогда вам не понять, что это за удовольствие.

Но оказалось, что спешил я зря. Уже наступило время построения. Я только успел заскочить в казарму и с трудом натянуть на распухшие от ран и бинтов ноги проклятые свои башмаки.

Сержант запаздывал. Мы успели взмокнуть, но никто не решался высказать своего неудовольствия. Все молча потели, переминаясь с ноги на ногу. Единственный, кто не потел, так это мой знакомый негр. Кстати, он был и единственным чернокожим в нашем взводе. Представляю, как ему было не по себе среди нас.

Как ни крути, а расизм остается острой проблемой и в двадцать первом веке. Может быть, не настолько актуальной, как в прошлом и, еще в большей степени, в позапрошлом столетии, но все же проблемой. К счастью, у меня самого не просыпались дремучие инстинкты при виде кожи цвета, отличного от моей собственной. Любой человек прежде всего разумное существо, а уж какими внешними данными наделила его природа — не имеет никакого значения. Поэтому я без обиняков обратился к негру первым:

— Давно здесь? Он кивнул:

— Третий месяц.

— Ого! — присвистнул я. — При таком сержанте, наверное, несладко?

— Привык.

— Похоже, ты прежде уже служил в армии.

— Довелось.

— Тогда тебе легче, — вздохнул я. — А мне вот не приходилось. Думал, вообще Бог милует, а вот не помиловал.

— Зачем же тогда в контору пошел? — хмуро спросил он.

— Обстоятельства, — улыбнулся я, в последний миг решив не раскрываться перед ним до конца. Почему? Я и сам, наверное, не смог бы ответить. Неужели дух тотальной секретности, витавший вокруг в последнее время, успел впитаться и в меня?

Негр, видимо, понял, что я решил не откровенничать, и, сотворив на лице равнодушную мину, отвернулся. Это меня не устраивало, я почему-то обязательно хотел с кем-то сдружиться и потому представился:

— Меня зовут Эндрю Хопкинс. Можно просто Энди.

— А меня — Болдуин.

— Как? — я с трудом сдержал смех.

Уж к кому, к кому, а к нему это имя абсолютно не клеилось. Негр посмотрел на меня, а потом, мрачнея на глазах, добавил:

— Но ты будешь звать меня Болом и не иначе.

— Хорошо-хорошо, — поспешил заверить я его, — как скажешь. И уж прости, если я тебя чем-то обидел. Это не нарочно. Честное…

— Что за стадо баранов? — разнеслось над плацем, заглушив мой лепет.

В мгновение ока взвод преобразился. Все подтянулись, задрали подбородки, руки вытянулись по швам. Ни малейшего движения или звука. Даже солнце, казалось, встало по стойке «смирно».

Сержант вырвался из-за наших спин, разгоряченный и злой. В глазах сверкали молнии, на губах застыла улыбочка, от которой враз леденеет кровь.

— Хопкинс!

Я непроизвольно втянул голову в плечи.

— Два шага вперед!

На подгибающихся ногах, словно робот, у которого сели батарейки, я вышел из строя. Сержант сунул мне под нос какую-то папку.

— Читай.

В ней оказался всего-навсего список. Но почему-то легче от этого мне не стало.

— Барке! — выкрикнул я.

— Я.

— Донован!

— Я.

— Хопкинс!

— Болван! — это уже сказал сержант, и я решил, что он прав.

— Крайтон!

— Я.

— Кулл!

— Я…

Я не видел, кто отвечал, так как все мое внимание было приковано к списку, но голос Болдуина все же узнал. Он носил фамилию Найтс. Красиво звучит для негра: «Ночь». Хотя какая мне разница, надо побыстрее прочесть этот список и вернуться в строй от греха подальше.

Наконец я кончил. В списке оказалось восемнадцать человек.

— Встать в строй! — приказал сержант, что я и выполнил с особой прытью. — Теперь слушайте меня внимательно. В четвертом взводе возникла небольшая проблема. Сбежал один молокосос, но прежде перерезал глотку часовому и забрал его автомат. Сейчас вам выдадут оружие. Наш взвод прочесывает сектор к северу от «Фермы». Если его засечете, в ваших башках не должно быть даже мысли о милосердии. Стреляйте без предупреждения. Ничего страшного, если вы выпустите из него кишки. Запомните, он теперь вне закона. Вопросы есть?