Сорник - Никого над нами

– Пройду! - возмутился кентавр. - Предки мои Серые горы переходили - золото искали…

– Так ведь нет его там, то всем известно.

– Тогда еще не знали! В общем, я иду. До конца! - со слезами в голосе провозгласил Корбулон. - И пусть сгину я на заснеженных перевалах, пусть кости мои достанутся тварям горным и хищным птицам, но никто не сможет обвинить меня, что бросил я своего брата-в-духе, с кем шел по жизни от младых ногтей!

– Спасибо, брат. - Слова кентавра были смешны и пафосны, такого постеснялись бы и в "народной" труппе маэстро Сакки, но голос у Кима все-таки дрогнул.

– Дорога дальняя, - деловито заявил кентавр. - Потребуется много поклажи. Так что я завтра поутру найду нам… того, спутницу.

– Как тебе будет угодно, - улыбнулся маг.

– А дорогу ты, конечно, знаешь. - В голосе Корбулона не было и тени сомнения.

– Нет, конечно.

– Как это "нет"?! - ахнул кентавр.

– Дружище, я ведь не допущен и не приобщен ни к каким тайнам. Как бы мне самому ни хотелось.

– Постой, брат-в-духе, - пробормотал сбитый с толку Корбулон. - А зачем же ты сказал…

– Чтобы она поверила, - Ким с тоской опустил голову. - А правда выглядит куда невероятней лжи.

– Ты же обещал… ты же говорил… - Кентавр явно осуждающе глядел на своего спутника.

– Говорил. Но уже ничего не исправишь и не сделаешь. Такие, как Тэра, - прямы, как меч. Не лгут сами и не переваривают чужого вранья. Но и не всегда поверят, если… в общем, бездарь вроде меня только и может, что идти за "гениальностью".

– Так что же, нет никакой карты? Великий Септимус ничего не передавал?

– Нет конечно же, - вздохнул Ким. - Хотя, брат-в-духе, это неплохая основа для новеллы.

– Для новеллы?

– Конечно. Вот послушай: когда я стану - если стану - писать обо всем этом, то сделаю так, чтобы слушатель поверил - сперва мой герой - обыкновенный спаситель мира, каких много в нашем жанре. Священный долг его - истреблять нечисть, собирать души их, дабы и в самом деле открыть некий зачарованный покой, где, охраняемый демонами, хранится какой-нибудь артефакт. Ну сам знаешь, эмеральдовый меч, кольцо там или еще что-нибудь. Такая же ерунда. Потом я повел бы сюжет так, чтобы показалось - нет, плевать этому герою на судьбы мира и всех его, мира, окрестностей, а пришел он сюда и впрямь за одними лишь леденящими душу подробностями, что обеспечат его балладам лучший сбыт, а пьесам - большие сборы. Для пущей важности вплел бы я сюда и третий слой - вот как раз тот самый Мед Поэзии, столь удачно по ходу дела упомянутый…

– Так, значит, это правда? - тотчас вырвалось у Корбулона.

– Дослушай, пожалуйста, очень тебя прошу. Написал бы я об этом Меде, хранимом древними силами в тайном месте, поведал бы о дорожных приключениях - ну, как водится, две-три схватки, одна скоротечная и несчастная путевая любовь, - привел бы героя к месту… В канонической версии, по-моему, драгоценный котелок охраняла дюжина демонов, состоявшая на службе у того великана… описал бы их всех, саму схватку, гибель друзей и, наконец… вот он, Мед. Сделай глоток - и ты первый среди поэтов. Без труда, без усилий, просто так, от небес.

– А дальше?

– А дальше… Дальше, брат-в-духе, случилось бы то, ради чего все это стоит рассказывать. Отказался бы герой от добычи. Не омочил бы он губ в том самом Меду. Завалил бы вход в пещеру камнями и следы затер на вечные времена.

– Что ты хочешь сказать?..

– Что не шел и не иду я добывать никакого Меда. Тэре - солгал, признаюсь. Что вещи она мои бранила… я знаю, что всем мил да хорош не будешь, как та же Септимусова "Голубка". Но все равно не пойду. И никакой сочинитель не пойдет. Если, конечно, носит в себе хоть каплю… не знаю, искренности, наверное.

– А бездарность? Ведь пойдет, правда? И добудет Мед, и сделается первым…

– Если бездарность, Меду глотнув, сделается первым среди поэтов… что ж, сперва, наверное, будет радоваться. А потом от тоски наложит на себя руки. Потому что всегда будет помнить себя настоящего. Такого, каким был до того, как испить этого самого Меда. И будет знать, что все, им написанное - это не он. Не им выношено, не им сказано. Пусть даже самыми разгениальными стихами. Выжжет Мед его душу изнутри, выжжет и пожрет. Не надо нам такого подарка. Его и добывать не стоит. Уж как пишу, так и буду. Пусть кое-кто от моих баллад нос морщит и лицо воротит - да зато они мои, все мои, от начала до конца, необманные. Понимаешь меня, брат-в-духе?

– Кажется, да, - тихо кивнул кентавр. - Пойдем, брат, спать. Не спрашиваю даже, куда завтра направимся…

– Вызнаем дорогу - да еще одну топь навестим.

– Как? Еще одну? Зачем?

– Эликсиры у нас еще не кончились, Корбулон. Болотные дивы как жрали людей, так и жрут. Наверное, нельзя о спасении миров писать, если ты ни одного ребенка в своей жизни не спас. Хотя я сам долго думал совершенно по-иному.

– Уж не решил ли ты, брат-в-духе, записаться в гильдию истребителей нечисти?

– Нет уж, - покачал головой Ким. - Ненавижу начальство. Могу сделать - иду и делаю. Не вру.

– Не врешь… - наморщив лоб и словно что-то понимая, откликнулся кентавр.

– Не вру, - повторил Ким. - Не знаю, где ходил Септимус, что видел, что делал перед тем, как сесть и написать действительно гениальную "Голубку". Могу лишь догадываться.

Он поднял заветную бутылочку, протянул ее кентавру. В свете факелов стало заметно клеймо - стилизованная буква "С" в обрамлении двух гусиных перьев.

– Его личная печать. Это, а не "карту" он завещал мне. И сказал, что я пойму, когда она понадобится. И еще там была приписка: "Верь. Испытано на себе".

Было энто во времена войны великой, Балканской. В те годы государь наш, Александр Второй, султану турецкому под Варной шею мылил - народ братский, болгарский от ига мусульманского освобождал…

Знамо дело, рази ж казаки наши, астраханские, при такой-то потасовке в стороне останутся, по хатам отсидятся? Вот и понесли кони рыжие степями волжскими молодцов упрямых в поход дальний. Почитай, от одного моря до другого так верхами и промчалися - со свистом да песнями, собой интересные, при шашке, при пике, ни одного растыки! Да тока не про то сказка складывается…

О войне той страшной, о храбрости казачьей, об удали русской - много чего сказано. А вот был среди войска нашего один старый сотник - от боя не бегал, при штабах не терся. За сороковник уже - наград полна грудь, да, видать, пуля и меж крестов георгиевских дырочку нашла.

Вынес его умный конь, подхватили товарищи верные, перевязали, да с тяжелой раною, по приказу атаманскому, из похода домой и отправили. Ну а для ухода медицинского, да чтоб в пути не скучно было, подарили ему казаки гарем!

Маленький такой, компактный - в три жены, у мурзы турецкого отбитый. Вроде сотнику то и без надобности, однако ж и друзей боевых отказом обидеть грешно - от души старались люди. Взял подарок. Вот о том и сказка будет…