Брюс Стерлинг - Священный огонь

— Ты это серьезно, Бенедетта? Да-да. Ты это серьезно. Что же, очень плохо.

— А ты когда-нибудь говорила с Полем по душам? А вот я говорила. Несмотря ни на что.

— Да, я тоже говорила, — призналась Майа. — Однажды он похлопал меня по руке.

— Я думаю, что он коп, полицейская ищейка. Это моя рабочая гипотеза. Настоящий соперник нашей вдовы. И эта роль его просто подавляет. Страшно подавляет. Я правильно сказала по-английски «подавляет»? Думаю, это Элен. Ему нравится Элен. Ему нравится пировать с пантерами.

— Нет. Не может быть. Ты ошибаешься.

— Он уважает Элен. Он принимает ее всерьез. Он ведет с ней молчаливый диалог. Он хочет что-то получить от Элен. Он хочет победить вдову, покорить ее. Для него это как забраться на Маттерхорн. Ему нужно, чтобы она ему поверила.

— Бедный Поль, бедная Бенедетта. Бедные все.

— Ну и что это означает? — с легкой горечью спросила Бенедетта. — Я проживу тысячу лет, и если отдам Полю каких-нибудь сто лет, это будет лишь эпизод. Если Поль останется со мной сейчас, то что я буду делать с Полем после, когда все вокруг станет намного интереснее? Ну а что касается вдовы, то ему о ней лучше забыть. У Элен есть свои убеждения. Она никогда не полюбит человека, который ее переживет.

— Что же, как я догадываюсь, это многое объясняет.

— Знаешь, Майа, ты не человек. И мы не люди. Но мы можем понять друг друга. Мы искусственные люди. Мы всегда это знали, хотя и не решались сказать вслух. Мы понимаем гораздо лучше, чем ты думаешь.

Раздался гонг. Это был Марсель. Он позвал кого-то по-французски, затем обратился по-немецки, а потом по-английски. Настало время подводного плавания.

— Я не пойду, — отказалась Майа.

— Тебе нужно поплавать с нами, Майа. Тебе же будет лучше.

— Я так не думаю.

— Это не серьезная виртуальность. Это не священный огонь. Глубины бассейна лишь забава богача. Но там очень приятно. На дне хорошее техническое оснащение.

Гладкая поверхность бассейна всколыхнулась, когда все нырнули и погрузились под воду. Никто не стал всплывать.

Бенедетта собрала свои волосы в узел на греческий манер и заколола их шпилькой.

— Я сейчас тоже окунусь. Думаю, сегодня мне будет нужен секс.

— Скажи мне, ради бога, с кем?

— Что же, если я не найду кого-нибудь, кто захочет со мной трахнуться, то попробую с этим справиться сама. — Она улыбнулась, побежала и нырнула с головой. Вода пошла пузырями, и Бенедетта исчезла.

Поль прошелся по узкой дорожке бассейна. Поглядел и усмехнулся. Вид у него был вполне довольный.

— Мы остались одни, — сказал он.

Она махнула рукой:

— Не обращайте на меня внимания. Ступайте.

Поль покачал головой. Его босые ноги медленно приближались к ней.

— Я не могу вас оставить одну. У вас такой грустный вид.

— Поль, идите, прошу вас.

— Вы разговаривали с Бенедеттой о важных вещах, — сделал Поль свой аналитический вывод. — Мы не стали рисковать и прилагать усилия, у нас и без того хватает бед. Пока что все обернулось для нас лишь моральным ущербом. Мы молоды и должны наслаждаться жизнью, а иначе какой смысл быть молодым. Знаете, вы просто должны стать одной из нас.

— Меня это пугает.

— Тогда я вас научу, — сказал Поль, осторожно пристроившись на краешке ее шезлонга. — Подумайте о виртуальном бассейне как о своего рода слоеном пироге. Хорошо? В его верхнем слое силиконовые воды способны дышать. Мы проложили там анандаминовую дорожку, просто так, для смеха. А на дне плотная жидкость. Нечто вроде легкорастворимых смесей, которые наш друг Юджин использует для формовки скульптуры. Это более современный и, если можно так сказать, дружеский состав, мы можем в нем плавать. Он текуч, проницаем, способен дышать и абсолютно виртуален.

Майа ничего не ответила. Старалась делать вид, что внимательно слушает.

— Лучшая часть — это платформа. Платформа — текучий компьютер. Она использует текучесть: жидкость растекается по разным каналам и щелям, образует свои логические ходы. Понимаете? Мы ныряем в бассейн и можем вдыхать в нем самую суть работы компьютера. И компьютер начинает действовать сам по себе, пока все движется. Легкая жидкость предназначена для легкой передачи, более тяжелая жидкость — для тяжелой передачи. Но тут нет четких категориальных различий. Это в высшей степени гармоничная схема. К тому же от подобных вещей у геронтократов чешутся кулаки. — Поль весело рассмеялся.

— Ладно, я поняла. Необыкновенно хитроумно, не так ли? А теперь, прошу вас, оставьте меня.

Он впервые серьезно посмотрел на нее. Казалось, что его взгляд просверливает ее насквозь.

— Вы сердитесь на меня, Майа?

— Нет.

— Я вас чем-нибудь обидел? Скажите мне честно.

— Говорю вам честно, никаких обид.

— Тогда, пожалуйста, не отказывайте, я очень прошу вас поучаствовать с нами в этом эксперименте. Мы вместе опустимся не глубоко. Очень осторожно. Я все время буду рядом. Хорошо?

Она вздохнула.

— Хорошо.

Он повел ее за руку, словно в менуэте. Жидкость задвигалась, как будто за ними летели миллионы призматических хлопьев. Возможно, это были маленькие парящие сенсоры. Достаточно мелкие, чтобы дышать. Жидкость была очень горячей. Они перешли эту жидкость — ноги будто плавились.

Дышать оказалось значительно легче, чем она себе представляла. Попавшая на язык жидкость рассасывалась, точно сахар, и, попав ей в легкие, доставила острое наслаждение. Ощущение было приятно и глазам. Жидкость покрывала ее с головой. Видеть она могла лишь на близком расстоянии, не дальше кончиков пальцев. Поль держал за руку. В сияющей мгле проступало его тело — руки, локти, ярко освещенное голое бедро. Они медленно плыли, спускаясь на дно. Под белую шелковую поверхность первого слоя. Она напоминала мягкую глину. Вещество нежно скользило по Майиному телу. Поль набрал из глубины две пригоршни, и состав закипел в его покачивающихся ладонях, сделавшись невообразимо активным — так из отдельных строк складывается поэма. Вещество словно взбивалось разумной машиной. Оно было живее обычной плоти и прорастало под ее нетерпеливыми пальцами, как если бы исполняла сонату Баха. Материя создавала виртуальность. Настоящие фантазии.

Кто-то по-лягушачьи проплыл мимо нее, с головой зарывшись в эту массу, как лыжник, радостно купающийся в каком-то невероятном жарком сугробе. Она схватилась за Поля. Но это не было эротическим жестом, это было бестелесное существование. Кожа как будто вообще отсутствовала. Освобожденная память. Страшная тоска, соматическое дежа-вю, абсолютный отказ от себя. Воспоминания, которые ей больше не позволено иметь. И ощущения, которые не позволено испытывать.

Но память все-таки сильно уколола ее. Она не почувствовала ничего, кроме боли. Боль, которую трудно вынести одному человеку. Этот эксперимент просто не укладывался в сознание. Мощнейшие загадки плоти, которые трудно поддавались разуму. Мягкая передача, разрушившая душу.