Александр Прокопович - Детектив с Лысой Горы

Я никого не связывал и даже не запер по камерам – времени не было, охрана уже начала приходить в себя, так что лучшее, что могли мы сделать, это вежливо удалиться. Я мог не беспокоиться о погоне. В то место, куда я собирался направиться, они за мной явно не последуют.

Я не убил Ивана? Вот и хорошо. Не потому, что я такой человеколюбивый, нет, просто брезгливый.

Тяга рядом с дамбой была значительно сильнее. Если на канале она ощущалась как сильный ветер, то здесь ей противостоять было практически невозможно. Стоило спуститься на лед – и у меня не осталось выбора: никогда не думал, что следование по течению может требовать таких усилий. Тот, кто придумал известную поговорку, плавал исключительно по озерам.

Мне повезло – я упал сразу же, как только попал под действие тяги, поэтому мне удалось подняться. Если бы я упал, продвинувшись на несколько сот метров вперед, я бы уже не встал. С каждым шагом тяга усиливалась, довольно быстро я перестал предпринимать какие бы то ни было усилия, чтобы двигаться, я был полностью поглощен одним, но очень важным делом – скользя по ледяной поверхности, я старался удержать равновесие, причем сделать это, оставаясь в вертикальном положении.

Так далеко по направлению тяги заезжали только кукушники – детские забавы заканчивались в пределах города, там тяга была достаточно слаба и безобидна.

Постепенно к уже почти привычной тяге, которая просто сильно толкала меня в спину, добавилось нечто новое. Давление. Чем больше я приближался к форту, тем тяжелее становилось дышать, воздух стал таким вязким, что каждый вдох требовал усилий… Справа раздался рык – встречник, зацепившись за торчащий кусок льда, остановился и, кажется, предпринял попытку ползти в обратном направлении. Голубой Дракон ослабил хватку и, мгновенно соскользнув со спины Трыща, совершил абсолютно невероятный прыжок мне на спину. Эта туша стоила не одной капли – и одна из них точно была последней: я опустился на четвереньки. Если не считать нещадно обдираемых рук – скользить стало гораздо удобнее.

Мимо меня, рядом со мной – всё находилось в движении, всё находилось в скольжении. Что потяжелее – по льду, что полегче – старалось оторваться от поверхности и взлететь.

Как кукушники умудрялись выбираться из форта? Слова Ивана о том, что они могли бы покончить с кукушниками в любой момент, теперь звучали пустым бахвальством. Если бы я предвидел, в какую ситуацию попаду, я бы тоже, скорее всего, махнул бы на форт рукой. Здесь явно пригодилась бы катапульта, причем, что хорошо, – не пришлось бы заботиться о точности – любой снаряд под влиянием тяги прилетел бы точно в цель.

Скользя на четырех костях, я надеялся только на то, что дела уже достаточно плохи – настолько, что хуже не станет. Вообще, стоит встать на четвереньки, как начинаешь лучше понимать животных: когда видишь лишь то, что лежит у тебя под ногами, это сильно сужает горизонт. Поэтому ответ на вопрос, что забыл Голубой Дракон у меня на плечах, думаю звучит так: ему нравится, когда я тоже попадаю в его поле зрения. А может быть, у него врожденная тяга к расширению горизонта.

Мимо несколько раз пролетели кукушники – эти скользили в специфической стойке, к которой лучше всего подходит слово «раскоряка», зато, в отличие от меня, они были в позиции, а не в позе… Островок, где должен был располагаться форт, вырастал впереди с такой скоростью, что на мгновение я вообразил себя капитаном корабля, несущегося на рифы. Столкновение было неизбежно, и тот факт, что мне не суждено пойти на дно, как-то не слишком утешал. Утешило то, что рифами оказались горы мусора, снесенные тягой к подножию форта. Торможение получилось противным, но безопасным. Лучше так, чем наоборот. Кукушники не тормозили. Один из них, скользивший в нескольких метрах от меня, в последний момент оттолкнулся ото льда и влетел на нижнюю террасу… Наверное, я бы тоже так смог. Если бы я не тащил на себе меч, на плечах у меня не восседал кот, и к тому же я остался бы на ногах. Что я еще забыл? Ах да – если бы я был кукушником. Скользя среди гор мусора, я сам себе ответил на вопрос, где обитатели форта берут еду. Остатки пищи составляли весомую часть местного рельефа. Весной лед таял, прекращалась тяга – кукушники оставались без пропитания и впадали в спячку. Всё логично. Непонятно только, откуда эта тяга берется.

То, что её приемные детки просто приспособились к ней, было понятно. Почему-то меня даже больше беспокоило, почему она так специфически включается и выключается, – как будто замерзание и таяние льда является определяющим моментом её существования.

Давление не уменьшалось, да и тяга, которая всё это время продолжала упрямо толкать меня к форту, возросла еще больше. Если всё так и будет продолжаться, меня ждет печальный конец. На самом деле, я уже с трудом соображал и двигался, только благодаря тяге. Впереди зиял провал, в который со свирепым свистом проваливалось всё, что не застряло на ближних подступах или не было выловлено кукушниками. Фактически я был уже почти внутри форта. Смущало одно: как я ни старался – форта как раз и не видел. Вокруг раскинулся многоярусный городок из мусора. Кукушники, количество которых просто не укладывалось в голове, копошились в горах отходов в поисках, надо полагать, пищи, совершенно не обращая внимания на человека с котом на загривке. Над всем этим возвышалось сооружение, которое должно было быть видно с расстояния многих километров и было чем угодно, только не старинным укреплением. Больше всего это походило на торчащее из земли ледяное крыло. Судя по нему, птичка была весьма высокого полета. Вероятно, именно из-за своей прозрачности оно и не было видно с большого расстояния.

Между тем дорога в глубь мусорного массива постепенно превратилась в туннель, который, к тому же, пошел под уклон. Изрядная скорость, которую я набрал, не оставляла мне особых вариантов – я летел вниз, уже почти оторвавшись ото льда…

Это было по-настоящему больно. А перед тем – по-настоящему страшно. Конечно, гора мусора, на которую мы свалились, смягчила удар. Ровно настолько, чтобы я не распался на десяток маленьких детективов Алексов, которые могли бы вместе прикинуть, как им выходить из сложившейся ситуации, с куда большим успехом, чем один большой, с одной-единственной, но едва не расколовшейся и потому жутко болящей головой. Интересно – это мне так трудно думать, потому что болит голова, или это она болит от того, что мыслительным процессам что-то препятствует? Вот у Трыща болит голова? А у Голубого Дракона?