Павел Иевлев - Мертвая женщина играет на скрипке

Рассказал, специально для девочек, как сержант Пономарев, белокурый и белокожий великан, влюбился вдруг в черную, как калоша, местную девицу, длинноногую, худую, как велосипед, с огромными черными глазами испуганной антилопы. Она не говорила ни по-русски, ни по-английски, но это им ничуть не мешало. Он бегал к ней ночами через нейтралку, вымазывая физиономию черным гримом, чтобы не светиться в прицелах. Бог весть как они находили друг друга в темноте, но справлялись. А когда команда оставила точку, сдав ее наступающим повстанцам, вывез свою зазнобу в контейнере из-под зенитной ракеты. Все об этом знали, но все делали вид, что не в курсе, потому что повстанцы поступили бы с ней нехорошо.

Для девочек я соврал, что потом он увез ее в Россию и они поженились. На самом деле я понятия не имею, чем там дело кончилось.

Я рассказывал и рассказывал — все те истории, которые очень весело вспоминаются, будучи отдалены от тебя временем и расстоянием. Когда ты уже забыл, как звучит ночной вельд, что остается от тех, кому не повезло в «утиной охоте», и как пахнет горелая коробка MRAP, если экипаж не успел вылезти. Меня слушали, затаив дыхание, и даже в смарты никто не косился.

— А почему вы про себя ничего не рассказываете? — кокетливо спросила Оксана, когда я закончил.

— Я был военкором. Не участником, а наблюдателем. Не важно, что происходит со мной, важно — что вокруг меня. Особенности работы.

«Такой скромный!» — прошептал в углу девичий голосок.

— А теперь вы кем работаете? — спросил Виталик.

— Фиктором. Это вроде игрового… даже не знаю. Настройщика? Тестировщика? Сценариста? Все сразу.

— В «Аркануме»?

— Да. Играете?

— Конечно! Да! Еще бы! — послышались голоса.

— Серьезно? Все?

— Ну да, — пояснил Виталик, — это же обязательно.

— В смысле? — удивился я.

— «Кобальт» — один из спонсоров «Макара». Они выдали нам смарты, очки, обеспечили подключением, оплачивают трафик. А мы должны играть не менее двух часов в день. Выполняем всякие игровые задания, записываем впечатления, делаем отчеты…

— О, так мы почти коллеги!

В ответ послышались смешки — с этой точки зрения они ситуацию не рассматривали.

— Так, что вы тут за курятник устроили? — в дверях стояла, подбоченившись, Клюся. В черных шортах, черной майке и почему-то сапогах.

Все затихли, глядя на нее чуть испуганно.

— А ну, детишки, выметайтесь. Детское время кончилось. Оставьте взрослых наедине, им есть чем заняться.

Подростки покинули помещение переглядываясь и перешептываясь, но безропотно.

— Блин, Клюсь, зачем этот цирк? — спросил я недовольно. Мне не слишком нравилось, что она изображает из себя мою любовницу.

— Меня это развлекает. Кроме того, это месть.

— Это за что же?

— За то, что сегодня ко мне явилась дура, у которой в лифчике больше, чем в голове, и обещала глазки выцарапать, если я, как она выразилась, буду «мешать вашему счастью».

— Очаровательно. И что ты ей ответила?

— Вот это, — Клюся показала на прислоненную к стене биту. — Сообщила, что она будет собирать выбитые зубы сломанными руками. А у тебя правда торс как у супергероя, и ты можешь проломить кулаком доску? Покажешь? Торс, я имею в виду, доски меня не интересуют.

— Клюся! Ну хоть ты…

— Что «Клюся»? Мне уже все уши прожужжали твоей мускулатурой, а я, кажется, единственная ее не видела. Хотя все считают, что мы тут непрерывно сексом трахаемся.

— С твоей подачи считают, — напомнил я.

— Им просто хочется драмы, а я не хочу их разочаровывать. У них и так скучная жизнь.

— Эй, вы, так называемые «взрослые», — недовольно сказала Настя, — вы можете отвлечься от бесконечных разговоров об этом вашем сексе? Я хотела бы узнать, что вы задумали.

— Собираемся прогуляться, — ответил я. Романтическая прогулка при луне.

— Я серьезно.

— Надеюсь найти Марту. Клюся покажет дорогу.

— Мне с вами, конечно, нельзя?

— Не, Настюх, не надо, — неожиданно мягко сказала Клюся. — Там реальная жесть. Твой пожилой папахен будет постоянно думать, как бы с тобой чего не случилось. Надо беречь нервы родителя.

— Всего лишь «пожилой»? — спросил я, когда мы вышли из комнаты. — Не «дряхлый старикашка»? Не «трухлявый пенсионер»?

— Я тактично оберегаю твое старческое эго перед дочерью, а ты еще и недоволен? Сапоги есть?

— Зачем сапоги?

— Чтобы сыплющийся из тебя песок падал в голенища, разумеется!

Вот язва.

Сапоги пригодились — мы двинули через «макаровский» подвал подземельями, и местами там было почти по колено.

— В прошлый раз посуше было, — пожаловался я.

— Насосы не справляются. До праздника совсем немного осталось.

— Не вижу связи.

— Да что ты вообще видишь?

— Твою задницу, — буркнул я. В свете блендочки действительно маячили в основном короткие черные шорты идущей впереди Клюси.

— И как она тебе?

— Меня не умиляют младенческие попки.

— Предпочитаешь обвисший целлюлит почтенных матрон? Вроде кинувшей тебя жены?

— Клюся, давай закроем этот вопрос до того, как мы пойдем дальше, — предложил я.

— Давай, — согласилась она и уселась на стоящую у стены дырявую железную бочку. Уселась вызывающе, закинув ногу на ногу, откинувшись на стену и даже прикрыв глаза. Приняла соблазнительную, по ее мнению, позу.

— Пусть это прозвучит нетактично и самонадеянно, но я хочу попросить тебя — не надо, пожалуйста, в меня влюбляться. Я, ей-богу, худший кандидат для романтических чувств.

Надеялся, что буду облит презрением и услышу что-то вроде «да что ты себе вообразил, старикашка!», но девушка неожиданно серьезно спросила:

— Почему?

— Во-первых, я женат. Да, знаю, что ты можешь возразить, но, тем не менее, я считаю свои обязательства не закрытыми. А значит, я пока что женатый человек. Во-вторых, ты очень милая, но очень юная девушка. Я воспринимаю тебя как сверстницу дочери, а не взрослую женщину, уж извини. И в-третьих — однажды во мне, кажется, сломалась та штука внутри, которой люди любят друг друга.

— Я вот чего не понимаю, — девушка вздохнула и села ровно, перестав изображать куртизанку с открытки, — жена тебе изменила, сбежав с музыкантом. Об этом весь город болтал. Так?

— Так.

— Ты только что, фактически, признался, что ее не любишь, потому что любилка в тебе сломалась. Так?

— Так.

— Она не родная мать твоей дочери, то есть терпеть ее «ради ребенка» ты не обязан. Верно?

— Вполне.

— И какого же сраного черта ты ждешь этого «не нужен»? — сердито спросила Клюся. — Каких еще признаков ненужности тебе не хватает? Почему ты не можешь сказать: «Иди нахер, бывшая дорогая»? Может, хватит рога об забор чесать?

— В иных обстоятельствах я так бы и поступил, — согласился я. — Усвистала с музыкантом и на здоровье, играйте себе дуэтом марш Мендельсона. Но она попала в беду, и тут включаются другие механизмы. Аварийные, если угодно, протоколы «своих не бросаем». Черт, да, большой любви у нас никогда не было, но мы не чужие люди. Я вытащу ее, помогу, чем смогу, а когда все успокоится, спрошу еще раз: «Ты уверена, что справишься дальше сама?»