Павел Иевлев - Мертвая женщина играет на скрипке

Пятерка профессиональных бойцов быстро разогнала ту шушеру, которую наняли разгромить трактир. За серьезную драку им, видимо, не платили и они попросту разбежались. Брать «языка» смысла не было, и так понятно, кто их подрядил.

— И что мне теперь делать? — мрачно спросил трактирщик, глядя на покрытые подпалинами стены, частично выгоревшую крышу и выбитые окна.

— Найми тех мужиков, что тебе помогали, они починят. Заключи контракт с наемниками, они не дадут напасть снова.

— А платить за это чем? Мы вылили почти все пиво. И я вторую руку готов поставить в заклад, что мадам Мерде уже выслала своих холуев перехватить караван. Так что нового не привезут… И как я буду зарабатывать?

— Как тебя зовут, дворф?

— Серьезно, фиктор? — повернулся ко мне трактирщик. — Тебе нужно мое имя?

Он выглядел пораженным, как будто я невесть чего спросил. Нетта тоже почему-то смотрела на меня удивленно.

— Надо же мне как-то к тебе обращаться.

— Меня зовут Наджер. Наджер из Дернхольма! — лицо его озарилось гордостью и восторгом. — Спасибо тебе, фиктор, я этого не забуду! Эй, люди, слышите? Я Наджер из Дернхольма!

Так. Судя по тому, как на меня пялится Нетта, я сделал что-то не то. Может, надо какие-то мануалы почитать?

— А ты все не унимаешься, фиктор?

Мадам Мерде появилась предсказуемо, но все равно неожиданно. Я как раз отошел в сторонку, глядя, как новые работники дворфа… — то есть, Наджера, — разбирают черепичную крышу, чтобы заменить обгоревшие балки. Очень детально, не то что «мышкой ткнул — крыша возникла».

— Ай-яй, — сказал я с упреком, — нехорошо ябедничать. Не по-пацански. Хотя вы и дама.

— Ты разрешил ему имя и прошлое. Ты разрешил ему наемников и работников. Что дальше? Поставишь его на мое место? Это мой город, фиктор.

— Он всего лишь трактирщик.

— Это игра с нулевой суммой, фиктор. Все, что получает он, забирается у меня. Потому что больше не у кого.

— Ну что же, этому городу не помешает второй центр силы. Это придаст сюжету драматизма.

— Он всего лишь трактирщик, — повторила она мои слова. — Я ему не позволю.

— Посмотрим.

— Посмотрим.

И она удалилась так же быстро и незаметно, как пришла.

— Натворили мы дел, да? — сказал я Нетте.

Вопрос был риторическим, но она ответила:

— Элина будет недовольна.

— А ты? — спросил я удивленно.

— А я твой личный кобольд.

— Это «да» или «нет, но…»?

— Это «я тобой горжусь». Я не ошиблась, выбрав тебя.

Забавненько.

***

Ночной Жижецк сильно отличается от дневного. Не только тем, что дождь, наконец, закончился и на небо вышла огромная, какого-то нездорового оттенка луна. Такое ощущение, что с наступлением темноты город подменяют похожим, но другим. В котором даже улицы расположены иначе. Я еле доехал до «Макара», в котором был уже столько раз. Три раза свернул не туда, оказывался в каких-то дебрях старых кварталов, которые ни разу не видел днем, с трудом выбирался оттуда — и промахивался снова. Даже навигатор не помог — Нетта разводила нарисованными ручками и писала: «Ошибка карты». Разве так бывает? Надо у Петровича спросить.

Добрался более попущением демонов стохастического распределения, нежели благодаря умению ориентироваться. Припарковался неподалеку, выключил свет, приоткрыл окно, приготовился ждать. Вот они минусы отсутствия городских камер — приходится глазами смотреть.

Думал, будет скучно, но было почему-то тревожно. То ли от мертвецкого цвета ненормально огромной луны, в котором растворяются желтушные отсветы редких фонарей, то ли от темной мрачноватой архитектуры старых домов исторического центра, то ли от резких лунных теней, в которых как будто что-то все время двигалось, стоит отвести от них взгляд.

А еще птицы. Днем я их не видел в городе вовсе, я сейчас, на фоне лунного неба, барражировали какие-то огромные черные стаи. Они взлетали с крыш, собирались плотными текучими конгломерациями в воздухе, как боевые «облачные» дроны, потом рассеивались — и взмывали снова. Наверное, они просто питались, пользуясь отсутствием дождя, но выглядело это почему-то зловеще и неприятно.

Достал смарт — меня ждало новое письмо от Бабая:

Вы напрасно считаете меня маньяком, Антон. Меньше доверяйте вашей полицейской подружке. Архелия создала себе отличный инструмент, это не слишком этично, но смело и эффективно. Однако Лайса искренна в стремлениях, но лукава в мотивах, еще вопрос, кто из нас менее адекватен.

По здравому размышлению, не могу не признать, что я не вполне нормален с обывательской точки зрения. Как не вполне нормален любой, осознанно лишающий жизни представителей своего вида. Вы, Антон, работая с военными в горячих точках, наверняка замечали на них отпечаток, который накладывает на своих проводников Смерть. Да, как ее невольный слуга я навсегда выпал из общепринятой нормальности. Но я не маньяк. Я отчетливо понимаю, что я делаю и зачем, и это не доставляет мне удовольствия.

Делаю то, что нужно. Выполняю неприятную, но важную общественную функцию.

Кто-то же должен…

Ну да, какой маньяк скажет, что он маньяк. Нет, у всех, блин «миссия».

А потом я услышал быстрый шлепающий топот — кто-то бежал по лужам. Мимо машины промчался, громко сопя, встрепанный подросток, за ним, сосредоточенно и упорно, бежали еще человек шесть. В темноте я не понял — то ли они догоняли его, имея в виду нехорошее, то ли наоборот, он вел их за собой — вперед, к приключениям. В первом случае мне, как взрослому ответственному человеку надо, наверное, вмешаться, потому что пятеро на одного — может выйти больно. Во втором — не надо, потому что мало ли какие у них тут развлечения. Может быть это ночной кросс энтузиастов-физкультурников.

— Фуряй, странь, та сарынь — не твоя жандоба, — сказал знакомый голос. Я дернулся и ударился головой о край окна, в которое выглядывал.

— Привет, Фигля.

— Настуешь, мимозыря? Вотще.

— Почему?

— Сиротный войт мухортый, да озойливый. Беспроторица, не выринуться.

— А мне он показался нормальным. Ну, более-менее.

— Прихеряется. Многих обадил, да не нас. Мы скарядие чуем.

— Кто «вы» -то?

— Ништо.

— Дело твое.

— Нырищей вертепной уведут. Пияти, галиться да жрети.

— Кого?

— Не ведаю. Чей жеребий пал.

— Страсти какие. Но я все же тут посижу, раз взялся.

— Огурствуешь? Охтимнечки мне с тобой, странь, — покачала укоризненно головой Фигля.

— Ништо, — ответил я ей в тон.

— Катуна твоя туганится.

— Ты ее видела?

— Рече тебе: дитя брезети, а от нее — обинуться.

— Пока сама в лицо не скажет — ни за что.

— Супрявый ты, странь.

— Какой есть. Где она, Фигля? Ты же знаешь, я вижу. Почему не хочет со мной встретиться?