Павел Иевлев - Мертвая женщина играет на скрипке

В командировках я приобрел безусловный, как дыхание, рефлекс: когда на тебя что-то летит — сначала падай, потом разбирайся. Я рухнул на землю, сбив с ног и накрыв собой Лайсу, а когда мы поднялись, вокруг было темно и пусто, только затихали вдали шлепающие звуки удаляющихся шагов.

— Экие у вас народные гуляния! — сказал я мрачно, поднимая девушку с земли и неубедительно изображая попытку отряхнуть грязь с того, что еще недавно было платьем. — И гид веселый, и экскурсия интересная.

— Ты меня чуть не раздавил, кабан здоровый! — недовольно ответила она. — Обязательно было так наваливаться? Я уж решила, что в тебе внезапные чувства взыграли.

— Взыграли. Особенно чувство страха.

— Да, — признала она, — это было… неожиданно.

Девочку мы нашли в яме. Она лежала на боку, свернувшись в позу эмбриона и обхватив голые плечи тонкими руками. Грязная, мокрая, в одном драном белье, до невозможности худая, Катя мелко дрожала и тихо-тихо, почти неслышно подвывала.

— Боже, что они с ней сделали? — спросила Лайса.

— К счастью, не все, что собирались, — ответил я. — Давай достанем ее оттуда.

Девочка не сопротивлялась и не помогала нам и, кажется, вообще не понимала, что происходит. Я поразился тому, какая она легкая и тощая — одни кости. Позвоночник торчит, как на рыбьем скелете, руку можно двумя пальцами обхватить. Она не выглядела такой, когда мы с ней разговаривали недавно.

— Я вызову «скорую» к плотине, — сказала Лайса, — но дотуда тебе придется ее нести.

— Донесу. А ты как?

— Я останусь здесь ждать криминалистов. Это уже не шутки, это похищение несовершеннолетней, возможно — насилие, вполне вероятно — попытка убийства. Это Мизгирь под ковер уже не заметет!

— Как скажешь. Только платье поправь, а то криминалисты будут отвлекаться.

Она смущенно прикрыла почти вырвавшуюся на свободу грудь.

— Я им поотвлекаюсь! Все, неси ее, машина выехала.

Я прижал к себе мокрое, холодное, дрожащее тельце и пошел, стараясь двигаться ровно, но быстро. Девочка легкая, но неухватистая и, пока донес, руки оттянул. К счастью, «скорая» оказалась внедорожная, и водитель согласился выдернуть тросом мой засевший седан. Я поехал за ними в больницу и уселся ждать в вестибюле, сам не знаю зачем. Какую-то ответственность чувствовал, что ли. Мы в ответе за тех, кого притащили из болота, и все такое.

Пока сидел, успокоил потерявшую меня дочку, а она сообщила Виталику, что сестра нашлась. Веселенькая выдалась ночка. Где-то через час вышел врач и спросил меня, кто я девочке. «Представитель опекуна» — ответил я туманно, но он не стал придираться.

— У девочки нет опасных травм, только несколько синяков и царапин. Она не подвергалась сексуальному насилию. Но она критически истощена, у нее переохлаждение и сильная гипогликемия. У нее нет диабета?

— Секунду, сейчас выясню… — сказал я, набивая вопрос Насте. Пусть у Виталика спросит.

«Нет, она здорова», — пришло буквально через минуту, и я сообщил врачу.

— Возможно, это последствия стресса или физических нагрузок на фоне общего истощения.

— Она в сознании?

— Да, но заторможена и слабо реагирует. Похоже, перенесла психотравму.

— Могу я ее увидеть?

— Да, но вряд ли вам удастся поговорить.

— Я все же попытаюсь, если вы не против.

На белой подушке почти такое же белое лицо. Глаза ввалились, губы тонкой бледной ниткой. В худую, как спичка, руку вставлена игла капельницы.

Я присел рядом, взял тонкую ладошку в руки — она холодная и влажная, пальцы еле заметно дрожат.

— Катя? Ты меня слышишь? Это Антон.

Глаза под веками дрогнули, рука чуть-чуть сжала мою.

— Если можешь, если хочешь, если есть силы — расскажи хоть что-нибудь.

Губы шевельнулись, я наклонился к ее лицу.

— Вы… мне… не верили…

— Прости. Ты была права, тут творится какое-то дерьмо, и его надо прекратить. Что с тобой случилось?

— То же… что и с остальными…

— Расскажи.

— Я… почти ничего не помню. Мы долго шли под землей…

— С кем?

— С кем-то. Не знаю. Потом холодно, мокро, темно, страшно. Я тону в черной воде, и я умираю. Наверное, я умерла.

— Нет, ты не умерла, с тобой все будет в порядке.

— Я очень хочу вам помочь, но я не могу…

— И не надо. Отдыхай. Приходи в себя, память постепенно вернется. Я еще навещу тебя, а сейчас лучше поспи.

Когда я вышел из больницы, луна уже скрылась, с неба снова лился бесконечный дождь. Время было к утру, ночь заканчивалась. Спать почему-то не хотелось. Написал Лайсе, спросил, как дела — но она не ответила. То ли занята, то ли связи нет.

Доехал до «Макара», решив, что там все равно не спят — и не ошибся.

— С ней все будет в порядке, — сказал я Антонине и Виталику. — Она не пострадала, но ей пока лучше на всякий случай побыть в больнице.

— Она рассказала, что случилось? — спросил директор.

Надо же, он уже вернулся, оказывается.

— Нет, она ничего не помнит. Посттравматическая амнезия. Врачи говорят, память может к ней вернуться позже — или не вернуться совсем.

— Бедная Катенька… — сказала Антонина. — К ней пускают? Надо навестить ее, принести фруктов, домашнего чего-нибудь. Там нормально кормят?

Я признался, что не знаю ответа на этот важнейший вопрос.

— Спасибо вам, Антон, — сказал директор, — теперь редко встретишь неравнодушного человека. Подумайте, мне бы не помешал заместитель.

— Не за что, Невзор Недолевич, а работа у меня уже есть.

Дети тоже не спали, сидели в гостиной, собравшись плотнее, чем обычно. Увидев меня, некоторые даже отложили смарты.

— Как там Катя? — спросила Клюся.

— Цела. Побудет немного в больнице и вернется.

— Лучше бы ей не возвращаться… — буркнул кто-то из мальчиков.

На него шикнули и он замолчал.

— Ничего не хотите мне сказать, молодежь? — спросил я устало. — Вы ведь все что-то знаете, но молчите. А заканчивается это плохо.

Молчат. Отводят глаза, загородились от меня смартами. Только Клюся смотрит прямо и с вызовом.

Она догнала меня в коридоре, схватила за плечо.

— Антон! Я нужна вам.

— Мне?

— Вам. Тебе и Лайсе. Без меня вы не разберетесь. Вы чужие тут и ничего не знаете.

— Так расскажи.

— Нет. Вы просто не поймете. Вы смотрите снаружи.

— Иногда снаружи лучше видно. Вот, например, кто у вас на ударных на прошлогодних записях?

— На ударных… Но… — девушка задумалась.

— Вот именно, Клюся. Подумай — а все ли понимаешь ты?

Дома на меня насела невыспавшаяся дочь, но я ей сказал ровно столько, сколько и остальным — жива, более-менее цела, медицина справится, все будет хорошо. Кто виноват и что делать — покажет следствие. Полиция работает, доверяйте профессионалам.

— Здорово, пап, что ты ее спас.

— Мы. Мы спасли.