Аркадия Мартин - Память, что зовется империей [litres]

– Значит, ты мне это продемонстрируешь? – спрашивал он в это время.

– Полагаю, у меня не было бы выбора, – сказала Махит. – Так что, выходит, вам решать, ваше лучезарное сиятельство, что я такое.

– Возможно, я буду дальше следить за твоими действиями. – Когда он пожал плечами, солнечные лампы вокруг плеч повторили движение, словно они вместе – единая машина, система куда больше одного человека, но подчиненная человеческой воле. – Скажи мне одно, посол Дзмаре, прежде чем мы вернемся к переговорам и ответам. Ты несешь имаго Искандра – или ты воспоминание кого-то другого?

– Я Махит Дзмаре, – ответила она, и показалось, словно это ложь через умолчание, маленькое предательство Лсела, так что она продолжила: – И я никогда не носила ничье имаго, кроме Искандра Агавна.

Император заглянул ей в глаза, словно распознавал, кто там за ними, не позволяя ей отвернуться. Махит подумала: «Искандр, если вообще может быть момент, когда ты решишь со мной заговорить…»

Представила, как он скажет: <���Здравствуй, Шесть Путь>, – сухо, с насмешливой отстраненностью, полный узнавания. Она в точности знала, с какой интонацией он это скажет.

Но не сказал.

– Когда мы обсуждали семейства Западной Дуги и как поступить с их требованиями об эксклюзивной торговле, каким было твое мнение? – спросил император.

Махит не представляла, что на этот счет думал Искандр. Ее Искандр встречался с императором только в свете, еще не поднялся в его глазах до того, чтобы давать советы в политике.

– Это было до меня, – уклонилась она от ответа.

За ней все еще наблюдали . Оценивали. Глаза императора были настолько темно-карими, что почти черными, с облачной привязкой в виде облегченной сетки из почти невидимого стекла, – так и хотелось сплести руки на коленях, чтобы они ненароком не затряслись. Но тогда будет слишком больно.

– Искандр, – сказал император, и на какой-то миг Махит не знала, то ли он обращается к ней, то ли продолжает рассказывать о ее предшественнике, – представлял немало доводов и многое предлагал, чтобы отговорить меня от экспансии. Увлекательное зрелище – столь знакомый с нашим языком разум изо всех сил убеждал поступить наперекор тысячелетиям нашего успеха. Мы провели в этой комнате немало часов, Махит Дзмаре.

– Это честь для моего предшественника, – пробормотала Махит.

– Ты так думаешь?

– Для меня это было бы честью. – Она даже не врала.

– Значит, сходство весьма и весьма ограниченно. А быть может, ты просто со мной дипломатична.

– Имеет ли это значение, ваше сиятельство?

Когда Шесть Путь улыбнулся, то так, словно улыбку ему показал выходец со Лсела: сморщенные щеки оттянулись, обнажились зубы. Выученное выражение, но шокирующе знакомое, даже после всего четырех дней в окружении одних лишь тейкскалаанских лиц.

– Ты, – объявил император, – такая же скользкая, как Искандр.

Махит пожала плечами, выразительно. Спросила себя, реагируют ли немногочисленные солнечные лампы поблизости и на ее движение.

Он придвинулся. Свет вокруг него, проливавшийся на ее лодыжки и колени, был теплым – будто горячка императора подвижна , может коснуться ее.

– Так просто нельзя, Махит, – сказал он. – Философия и политика – это не вещь в себе, они многогранны, стихийны. Что верно для Тейкскалаана со Лселом, в то же время неверно для Тейкскалаана с другим соседним государством или для Тейкскалаана в его рафинированном виде здесь, в Городе. У империи множество лиц.

– Что именно нельзя?

– Просить нас делать исключения. Искандр пытался. И пытался очень умело.

– Но тогда же вы согласились, – возразила Махит.

– Согласился, – сказал Шесть Путь. – И если ты заплатишь обещанное, то и тебе я скажу то же самое.

Махит требовалось, чтобы он произнес это вслух. Чтобы убедиться; чтобы вырваться из бесконечного порочного круга гаданий.

– Что именно обещал вам Искандр?

– Чертежи к имаго-аппаратам Лсела, – сказал император с легкостью, будто они обсуждали стоимость электроэнергии, – и несколько готовых для немедленного применения. В обмен на что я гарантировал суверенитет станции Лсел, доколе моя династия правит империей. Мне казалось, с его стороны это довольно мудрое предложение.

Так и было. «Доколе его династия правит империей». Череда имаго-императоров и есть одна единая династия, – один человек в нескончаемых ипостасях, если Шесть Путь действительно думал, будто процесс имаго является итеративным , а не компилятивным , – и таким образом лселские технологии покупали для Лсела независимость. Вечную. А Шесть Путь избежит убивающей его болезни и снова заживет в теле, не затронутом возрастом.

«Искандр, – подумала Махит, потянулась вглубь себя, – как же ты наверняка был доволен, когда составил эти условия».

– Возможно, – продолжал Шесть Путь, – ты будешь не прочь добавить к сделке парочку лселских психотерапевтов. Подозреваю, их вклад в нашу теорию разума может быть весьма интересен.

Сколько же еще лселского он хочет забрать? Забрать, сожрать и переварить во что-то отнюдь не лселское, а тейкскалаанское. Не будь он императором, она бы дала ему пощечину.

Не будь он императором, она бы рассмеялась и спросила, что именно входит в тейкскалаанскую теорию разума. «Насколько широко понятие „вы“?»

Но он был императором – и в речи, и по сути – и во всех четырнадцати поколениях лселских имаго-линий видел только то, что можно поставить на службу Тейкскалаана.

Империя, мир. Одно слово; выигрывает одно – выигрывает и другое.

Она слишком долго отмалчивается. Голову забивали траектории военных транспортников – стучались о ее ярость, о внезапные уныние и загнанность. О тошнотворный пульс боли в раненой руке, вторящий ритму сердца.

– Чтобы прийти к этому решению, Искандру потребовались годы, ваше сиятельство, – выдавила она. – Подарите мне честь еще одного вечера в вашем обществе, прежде чем я приду к своему.

– Значит, ты бы еще хотела сюда вернуться.

Еще бы. Она на личной аудиенции с императором всего Тейкскалаана, и он бросал ей вызов , и принимал ее всерьез, и принимал всерьез ее предшественника, да и как ей могло это не нравиться? Это нравилось, даже несмотря на всеуныние.

Сказала же она только:

– Если вы согласны меня принять, ваше сиятельство. Мой предшественник явно… вас заинтересовал. Возможно, так случится и со мной. И вы делаете мне большое одолжение – тем, что говорите без экивоков.

– Ясность, – сказал Шесть Путь, все еще улыбаясь той очень лселской улыбкой, из-за которой хотелось улыбнуться ему в ответ во весь рот, заговорщицки, – не есть добродетель риторики. Но все же имеет свои применения, верно?