Бернар Вербер - Революция муравьев [litres]

Судьи уже покидали зал заседаний, когда полицейский догнал одного из них. В руках тот держал пробирку со 103-й принцессой.

– Как же теперь быть с этой обвиняемой? Не могу же я препроводить ее в спецфургоне в тюрьму, к людям.

Судья поднял глаза к небу.

– Тогда посадите ее вместе с другими муравьями, – без обиняков ответил он. – По крайней мере, ее легко будет узнать по желтой отметине на лбу.

Полицейский приоткрыл крышку инсектария, опрокинул пробирку, и 103-я свалилась к своим плененным спутникам.

Пленные муравьи с радостью встретили свою героиню. Они принялись облизывать ее и подкармливать, а потом собрались вокруг нее, чтобы пообщаться.

Среди заключенных были 10-й и 5-й. Они объяснили свое положение так: когда Пальцы стали рассовывать их по пакетам, они охотно забирались туда, потому как думали, что таким образом те приглашают их в свой мир.

– Как бы там ни было и что бы мы ни делали, они собираются нас убить, – заметил солдат, лишившийся двух задних лап, когда полицейские грубо запихивали его в огромный мешок.

– Ничего не поделаешь. По крайней мере, попав в их измерение, мы хотя бы теперь сможем доказать им, что достойны жить так, как живем , – заявила 103-я принцесса.

Из закутка к ней кинулся маленький муравей.

– 24-й принц!

Вечно несобранный муравей в этот раз не сбился с пути. Забыв про тяжкие обстоятельства, которые свели их вместе, 103-я принцесса прижалась к 24-му принцу.

Какая прекрасная встреча! 103-я уже постигла, что такое искусство, и теперь она только-только начинала понимать, что такое любовь.

24-й принц разместился напротив 103-й. Ему хотелось безграничного общения.

Председатель ударил по столу колотушкой.

– Мы требуем объективных доказательств того, что муравьи разумные существа.

– Они прекрасно справляются со всеми своими трудностями, – ответила Жюли.

Генеральный адвокат пожал плечами:

– Им незнакома и половина наших технологий. Они даже не знают, что такое огонь.

Специально для этого заседания прямо в инсектарии соорудили маленький помост из плексигласа с телевизором и антеннами.

103-я принцесса встала на четыре задние лапки, чтобы ее было лучше видно и слышно. И произнесла довольно длинную фразу. Компьютер ее расшифровал.

– Муравьи давным-давно открыли огонь и пользовались им, когда воевали меж собой; но однажды они не сумели справиться с пожаром, который набрал силу и все уничтожил, – тогда насекомые пришли к общему соглашению не притрагиваться больше к огню и изгонять всякого, кто решит воспользоваться этим сокрушительным оружием…

– Ну вот видите! Они до того бестолковые, что даже не могут совладать с огнем, – усмехнулся было генеральный адвокат, но тут в динамиках снова послышался треск – вот-вот должно было прозвучать следующее послание.

– …Во время мирного марша в вашу страну я объясняла моим братьям и сестрам, что огонь, если пользоваться им с толком, может открыть перед нами новый путь, который приведет нас к новым технологиям.

– Это вовсе не доказывает, что вы разумны, а всего лишь говорит о том, что при случае вы можете подражать нашим разумным действиям.

Муравьиха вдруг как будто разгорячилась. Ее усики заходили ходуном, и она в раздражении принялась нещадно хлестать ими по пластмассовым приемным зондам.

– А ГДЕ, В КОНЦЕ КОНЦОВ, ДОКАЗАТЕЛЬСТВА, ЧТО ВЫ, ПАЛЬЦЫ, РАЗУМНЫ?!

Шум в зале. Сдержанные смешки. Теперь муравьиха, казалось, забрасывала присутствующих феромонами направо и налево.

– Для вас, как я понимаю, главный критерий, позволяющий вам смириться с тем, что некое животное разумно, – его сходство… с вами!

Уже никто не глядел в сторону инсектария. Все глаза устремились на экран, и телеоператор, забыв, что перед ним букашка, снимал ее как человека – крупным планом, то есть по пояс, включая грудь, плечи и голову.

Дело в том, что макрообъектив передавал изображение в мельчайших подробностях. И невзирая на неподвижное лицо и застывший взгляд муравьихи, каждый присутствующий, похоже, мало-помалу научился истолковывать движения ее усиков, подбородка и челюстей.

Вздернутые усики означали удивление, полуопущенные – желание убедить. Один прямой усик вытянут вперед, а другой оттянут назад – берегись доводов оппонента. Усики прижаты к щекам – огорчение. Усики зажаты челюстями – облегчение.

Сейчас усики у 103-й были полусогнуты.

– Для нас вы бестолковые, а мы разумные. И рассудить нас объективно может третий вид, только не Пальцы и не муравьи.

Все, включая судейских, понимали: это коренной вопрос. Если муравьи разумны, значит, они несут ответственность за свои действия. Если нет, они не подлежат ответственности, как психически больные или несовершеннолетние.

– Как же доказать, что муравьи разумны или неразумны? – громко спросил себя председатель, поглаживая бородку.

– А как доказать, что Пальцы разумны или неразумны? – не теряя уверенности, вторила ему муравьиха.

– В данном случае нас больше интересует, какой вид разумнее по отношению к другому, – возразил кто-то из судей.

Суд присяжных отчасти напоминает театр. Правосудие с незапамятных времен было задумано как некое зрелище, но еще никогда прежде судья не испытывал столь сильного ощущения, что он выступает в роли режиссера. Именно он задает ритм выступлениям, следя за тем, чтобы публика не устала, он же распределяет роли между свидетелями, обвиняемыми и присяжными. Если ему удастся сохранить интригу до вынесения присяжными окончательного решения и удержать в напряжении зал и телезрителей, следящих каждый вечер за ходом разбирательства по своим домашним телевизорам, он добьется наивысшего успеха.

Редкий случай: руку поднял присяжный.

– С позволения сказать… я большой любитель головоломок, – проговорил почтовый служащий на пенсии. – Шахматы, кроссворды, загадки, шарады, бридж, «крестики»… По-моему, лучший способ рассудить, кто из двух спорщиков умнее, – предложить им сыграть в какую-нибудь игру, то есть схлестнуться в своего рода интеллектуальном поединке.

Слово «поединок», похоже, понравилось судье.

Он вспомнил, как в бытность свою студентом узнал из лекций по праву, что в Средние века правосудие вершилось с помощью поединков. Тяжущиеся облачались в доспехи и бились насмерть, предоставляя Господу Богу решать, кто из них выйдет победителем. Проще не бывает: оставшийся в живых всегда оказывался прав. И судьи не боялись ошибиться, да и угрызения совести их не терзали.

Как бы то ни было, устроить такой поединок на равных между человеком и муравьем, понятно, было невозможно. Человек мог прихлопнуть букашку одним щелчком.