Антонина Крейн - Шолох. Тень разрастается

– Может, вы, сэр? – спросил друг у мраморной фигуры. – Пожалуйста!

Я с беспокойством воззрилась на Дахху… Так. Ему в Лазарете, случайно, лишнего морфия не сыпанули?

Но… Ферзь вдруг шевельнулся, пробуждаясь от долгого сна, и шагнул вперед. Распрямил правую руку, склонился и уцепился молочно-белой кистью за локоть Дахху.

Я аж поперхнулась.

– Я не знала, что они так умеют!

– Я тоже не знал, пока не спросил! – восторженно ответил Дахху, нимало не смущаясь мраморной громады, взявшей его в плен. – Иногда стоит сделать что-нибудь наугад. Тинави, сколько же в Шолохе тайн! Много-много тайн, лишь копни. – Смеющийся с любопытством посмотрел наверх. Глаза его цвета осеннего пруда затянуло мечтательной ряской.

– Ты пришли ташени, если вдруг ОН отведет тебя не на полянку, – шепнула я однокурснику, глядя в непроницаемое лицо скульптуры.

Дахху отмахнулся и выронил костыль. Ферзь услужливо поднял деревяшку.

Я шла по дворцовому острову и улыбалась.

Не только потому, что улыбались все вокруг, в кои-то веки не стесняясь быть счастливыми на людях, но и потому, что мне было до жути хорошо. Так хорошо, как случалось только в Святилище, где воздух напоен загадками, а белый туман меж чуждых деревьев плывет из одних миров в другие.

Наверное, поэтому я всегда так любила туман… Каждый вечер он исподволь, незаметно затапливал Шолох, собирался сизым облаком в долах и низинах, осторожно примеривался к деревянным ступеням моего коттеджа.

Мне бесконечно нравилось выходить на порог около одиннадцати, когда город замирал между последним судорожным выдохом вечера и первым ласковым вдохом ночи; выходить, крепко сжав в руках глиняную чашку с липовым сбором, прислушиваться к жужжащей тишине далеких болот, втягивать носом чуть влажный, прелый воздух Смахового леса и долго, долго вглядываться в потустороннюю седину тумана.

Откуда он пришел, этот туман? Из какой неведомой земли? Что он видел, прежде чем вольготно улечься поверх моих розовых клумб, и куда уйдет на следующую ночь?

Междумирье… Это слово, суть описывающее Святилище, фруктовым льдом таяло на языке. Междумирье… Однажды Лиссай признался, что нигде не чувствовал себя таким свободным, как там, в тихой реальности с позабытой богами беседкой. И пусть сейчас Святилище под запретом, и пусть наша последняя встреча обернулась липким мушиным кошмаром, я явственно вспомнила, какой силой, какой радостью Междумирье было и для меня тоже.

Я уже подошла к главному входу во дворец, когда заметила, что кончики моих пальцев лучатся сквозящим золотым светом. Будто в фаланги вживили маленькие плоды ошши, которые просвечивают сквозь кожу.

Я встряхнула кистями. Сияние усилилось. Я подула на пальцы – снова обратный эффект.

Горожанин в маске оленя, сидевший на ступеньках дворца и непочтительно жевавший бутерброд, открыл рот и так и застыл, глядя на этот свет.

– Прах! – Я поскорее спрятала руки в складки плаща.

Это что за дела?! Ручеек в душе, давний символ унни, вдруг хлынул в самое сердце широким стремнинным потоком, сметающим все вокруг. Я охнула и согнулась, чувствуя, как реальность неумолимо расползается по швам.

– Святилище, отвянь! – рявкнула я, поняв, что происходит. – Не сегодня! Нельзя! Фу!

Люди начали оглядываться на странную незнакомку, говорящую с собственными ботинками. Я изо всех сил пыталась удержаться за шаткую действительность.

Святилище хотело общаться.

Все, как сказал Карл.

Унни почувствовала мое благодушное, мечтательное настроение и раскрыла навстречу объятия, словно любимая бабушка. Близость кургана тоже сыграла роль. Энергия мироздания бурно радовалась гармонии, так некстати воцарившейся в моей душе, и жаждала зазвать меня в гости.

Праховы ладони бессовестно горели золотом даже сквозь плотную ткань плаща. А еще нестерпимо жарили! Я вытащила их обратно и с шипением уперла в мраморные плиты ступеней, надеясь остудить. Раздались ошеломленные вскрики, пронзительный младенческий плач. Кто-то заорал: «Стража!» Детский голос над самым ухом восторженно ахнул: «Тетенька горит?!»

Святилище тянуло меня к себе, как, бывало, Снежок тянет Дахху на прогулку: дергает поводок, не слушая возражений; тащит, не боясь уронить хозяина, порыкивая, потявкивая, само нетерпение. Междумирье не хотело понимать, что мне в него нельзя.

– Унни, поганка! – выдохнула я, осознав, что энергия бытия наполняет каждую клеточку моего существа, еще мгновение – и я просто взорвусь.

Ее надо погасить.

Срочно погасить.

Слишком много, набежала со всех окрестностей! Убийственная щедрость!

По плану унни, ее горячее изъявление любви должно было помочь мне с перемещением в Святилище. Увы, но так не пойдет. Нет-нет-нет. Даже не просите. Иди на фиг, Святилище, неразумное ты чудовище!

Значит, два пути.

Либо я взрываюсь – сияние пальцев уже распространилось до локтей и ползло все выше и выше, по ходу дела окрашиваясь в янтарно-багряные, перезревшие тона. Либо я нахожу другой выход для скопившейся энергии.

– К Сайнору, – процедила я сквозь плотно сжатые от напряжения зубы.

Надеюсь, это делается именно так.

Руки вспыхнули алым цветом – и все пропало.

Телепортация не изменила моей изначальной позы. Толстый иджикаянский ковер, расстеленный посреди королевских покоев, прекрасно заглушал шаги посетителей – любых, будь то муштрованные горничные или укомплектованные тяжелой броней гвардейцы.

Выдержал ковер и мое приземление из ниоткуда.

Думаю, если бы не исторгнутый мной вопль, Его Величество вообще не заметил бы появление незнакомки в своей спальне.

А так – бодренько подпрыгнул на инкрустированном изумрудами кресле, эдаком внучатом племяннике трона, негодующе встал, чудом не запутавшись в многослойном парчовом одеянии, и устремил на меня пронзительный монарший взор.

Не будь я так испугана предыдущим актом собственной пьесы, умерла бы от страха.

Разозлить Сайнора… Это полный финиш.

Впрочем, Его Величество не стал гневаться. Он просто поднял руки к правому плечу и приготовился дважды хлопнуть в ладони. Я знала, что это такое. Охранный сигнал – Кадия рассказала.

Хлоп-хлоп от Сайнора – и вокруг меня тотчас материализуется переносная пыточная камера, а со всего дворца к нам галопом рванут стражи, маги, безымянные подхалимы и шестерка недобитых Ходящих. Ходящие наверняка объявятся сразу внутри предполагаемой клетки и с ходу меня придушат, если не придумают что-то пострашнее. В общем, не очень радужная перспектива.

Но король не успел позвать на помощь.

Унни сегодня была в ударе. Я была в ударе. Время ползло со скоростью улитки, раздобревшей на мясистых виноградных листьях, и обогнать его не стоило забот.