Сергей Федоранич - Выжженная трава

— Несмотря на то, что «Большой брат» — ваша разработка, у «Передовых технологий» есть все основания считать ее своей.

— С какой стати?! — от возмущения я даже прикрикнул, чем вызвал еще больше неудовольствия у официантов.

— Неважно, имеются ли для этого юридические основания, или их нет, и компания заблуждается, — спокойно пояснил Александр Дмитриевич, — никто из крупных игроков не станет ввязываться в сомнительное дело с риском быть привлеченным к суду. Пусть даже этот суд заранее нами проигран. Репутация среди игроков СОРМ — очень важная штука; судебных процессов, тем более по чистоте лицензионных прав, быть не должно.

— Это незаконно, — сказал я. — Вы просто шантажируете.

— Не выдумывайте, я ведь даже ничего еще не предложил.

— Вы склоняете меня к переговорам. Я не предлагал «Передовым технологиям» купить программу. А вы заставляете об этом думать.

— Отчего же не подумать, если предложение понравится?

— Вы не знаете, что может понравиться мне. И даже если вы предложите сумму, о которой я разговаривал с другими, это неинтересно. Потому что если бы это было интересно, я бы уже согласился.

Александр Дмитриевич улыбнулся своими странными глазами, оставив рот совершенно безучастным. Странный тип, ей-богу.

— Роман, как не стыдно лгать прямо в лицо? Вы бы с радостью продались по первому же предложению. Вас не устраивает кое-что другое. Вы не хотите продавать программу совсем — вы, как истинный жадина, хотите доить идею вечно, пока не умрете. Именно поэтому ни одно из предложений вас не устроило. Но я скажу больше. С завтрашнего дня ни один игрок на рынке не предложит и рубля за «Большого брата», потому что интерес неизменно гаснет, когда на горизонте вместе с прекрасными перспективами образуется тучка с дерьмом. Вот одна такая тучка сидит напротив вас, а завтра выплывет на горизонт и покажет, какие мясистые кучки она несет.

— Вы блефуете, — сказал я. — С таким же успехом любой человек может выступить и сказать, что мои права на «Большого брата» нечистые. И что теперь? Мне от любой угрозы шарахаться?

— Да вы даже название позаимствовали. Вам ведь известно, что называют «Большим братом»? Придумайте продукту название, не воруйте то, что давно принадлежит народу. А по поводу вашего высказывания: да, действительно, сказать может любой, но каковы шансы, что в это высказывание поверят? А если намекнут «Передовые технологии», что продукт создавался в период работы в компании и права не очищены, в это поверят многие. В суде будет трудно, не спорю. Но мы ведь не догнать вас хотим, а согреться, верно? Ну, что вы скисли? Вас никто не обижает, Роман. Выслушайте предложение. Смотрите: даже дождь перестал. Это знак. Это точно знак, поверьте.

Судебное заседание пришлось на мой последний вольный день.

Я считаю, что получилось прекрасно. В этот день свалятся сразу несколько грузов: судебный процесс и «Большой брат».

С завтрашнего дня я — новый директор департамента разработки СОРМ-решений в «Передовых технологиях». Та самая руководительница отдела, из-за которой я ушел, теперь в моем подчинении в роли личного ассистента. Работать под ее началом было делом неприятным, но как специалист, чьими услугами я буду пользоваться, она восхитительна.

Предложение «Передовых технологий» было скупым донельзя: большой оклад на директорской должности, вознаграждение за отчуждение исключительных прав на «Большого брата» в размере 10 процентов от тех денег, которые я обсуждал все эти недели, плюс пять лет ежегодных авторских отчислений и двести простых акций компании. В целом, если собрать все деньги в кучку и не считать зарплату, выходило где-то вполовину от того, на что я рассчитывал. Но зато у меня была работа. Так что черт с ними — это весьма неплохое решение вопроса, тему можно закрыть с четырьмя звездочками из пяти. Осталось разобраться с судом, и можно жить счастливо.

Если признать честно, сам процесс стерся. Помню, как сижу на лавочке у дверей в зал заседаний, слышу зов пристава, вхожу; хмурый судья в пыльно-черной мантии смотрит из-под кустистых бровей точно так же, как и в первый раз; помню растрепанную Анастасию Викторовну, запыхавшуюся, словно она без остановки читала тексты Эминема вместо него на концерте; помню также подсудимого, одиноко сидящего в клетке по левую руку от судьи. Лица Никифорова я не разглядывал, потому что он все время смотрел в пол, а когда все закончилось, что-то кричал, но мне не хотелось смотреть на него совсем. Больше никого и ничего я не видел и не слышал, хотя людей там было немало: в прессе поднялась шумиха, и я видел фотоснимки битком набитого зала. Хорошо, что я ничего не заметил, потому что оказаться в замкнутом пространстве с таким количеством людей — ситуация малоприятная.

Короче, что я мнусь. Меня скрутила паническая атака. Кисти рук стали ватными, стены заходили ходуном, что-то случилось с глазами. Я мог видеть только Анастасию Викторовну — словно через тонкую трубку калейдоскопа, в которой в детстве мы с Катей разглядывали цветные стеклышки. Когда допрос закончили, пристав помог мне выйти из зала, усадил на лавочку, а спустя несколько минут меня под руку из здания вывели какие-то люди, погрузили в машину и отвезли домой, где я через какое-то время пришел в себя.

Все, что я говорил в суде, было отлично отрепетировано, именно поэтому я не сбился. Текст выходил сам по себе, как рвота; по-моему, иногда я даже не дослушивал вопросы, стараясь побыстрее выдать все, что было запланировано, и уйти куда подальше из душного зала. Не знаю, куда смотрели судья и прокурор, но они должны были увидеть, что мне плохо, и прекратить допрос. Но он продолжался.

В отличие от первого суда, в этот раз адвокат не давал передышки. Он требовал отвечать подробно, не утаивать деталей и въедался в каждое слово, катая его во рту как конфету, словно пытаясь распробовать ложь на вкус. Мне было так хреново, что совершенно плевать на то, как это выглядит, — я просто хотел, чтобы все уже кончилось.

Анастасия Викторовна сказала, что в общей сложности допрос длился два часа. Мне казалось — две недели без сна, отдыха, еды и воды. Это было ужасно изнуряющее собеседование с законом.

Адвокат спрашивал детали, которые я бы никогда не вспомнил, даже если бы в самом деле был там в то утро.

— Вы говорите, что, когда ворвались в квартиру, ваша подруга сидела на полу возле убитой. Сидела голой. А ее волосы… Они были схвачены в хвост или были распущены? Может быть, были все на одной стороне? Знаете, как девушки делают? Собирают волосы на правом или левом плече. Как лежали волосы у вашей подруги? Слева? Справа? Собраны в хвост? Или распущены?