Антонина Крейн - Теневые блики [litres]

Наверняка в ней что-то есть. Как и во всем, что мы – по тем или иным причинам – наделяем историей…

Сейчас, проводив меня на кухню, друг, конечно же, залез в сервант – надо же меня из чего-то поить. Привычным жестом обогнул стройные ряды «семейных» чашек и достал мою, личную, – темно-фиолетовую, из тонкого фарфора, с золотыми звездами по ободку.

Дахху заварил травяной сбор и осторожно протянул мне:

– Не обожгись, – в ответ я промолчала.

Друг потеребил ушные мочки, а потом скрыл их под шапкой, натянув ее плотнее:

– Ты просто так заглянула?

– Да.

Очень хотелось добавить «а что, нельзя?», но я сдержалась. Дахху явно хотел примирения, как и я. Иначе бы вообще не открыл дверь. Продолжайся наш конфликт, все было бы иначе.

Между рявкающим пассажем про то, что я «прахова максималистка», на котором остановился наш диалог в тот раз, и нынешней кротостью была настоящая бездна. Друг пересек ее, как канатоходец, и теперь не хочет оборачиваться. Поэтому я тоже поддержу его и тоже сделаю вид, что все в порядке:

– Как продвигаются дела с «Доронахом»?

Дахху заметно оживился. Искренне, не наигранно. Сел напротив, отодвинул в сторону шахматную доску (он их коллекционирует, как минимум раз в день играет партию сам с собой) и деловито поставил локти на стол:

– Шикарно. Замечательно. Пре-вос-ход-но.

Я улыбнулась:

– Дашь почитать?

– Я был бы счастлив сделать это, – признался Смеющийся и бросил осторожный взгляд в сторону письменного стола, заваленного бумагами. – Но, как и всякий молодой автор, я жажду отзывов. Если я дам тебе «Доронах», то потом буду бесконечно требовать комментариев. И тоскливо заглядывать в глаза при каждом удобном случае. А еще мне очень нужна будет похвала. И когда ты соврешь – а ты соврешь, – похвалив мое сырое сочинение, я все пойму. И это разобьет мне сердце. Так что я очень, очень, очень хочу дать его тебе. Но не могу, прости.

– Ух, – выдохнула я, – вот это накал.

Помолчала. Повозила мизинцем по чайной ручке и, наконец, предположила:

– Мы… больше не в ссоре?

Дахху глянул на меня искоса. Уютно обхватил Майора Трещинку руками, предварительно натянув на ладони рукава, чтобы не обжечься, подул на темный травяной сбор. Потом медленно покачал головой:

– Нет, Тинави. Конечно же, нет.

– А сны?..

– Со снами все схвачено. – Он подмигнул.

Жест, настолько легкомысленный, что никак не вяжется со Смеющимся. Ну разве что в наиболее счастливой его ипостаси.

Я с облегчением выдохнула:

– Поздравляю! А я поняла, что погорячилась на ужине. Как всегда.

– О да, это ты умеешь, – засмеялся Дахху.

Несмотря на имя своего Дома, он мало смеялся – так что это было непривычное зрелище.

Я предложила:

– Может, позовем Кадию и отпразднуем установившийся между нами мир?

– А давай.

Друг достал из кармана блокнотик с ташени. Я жестом остановила его и ссадила с плеча задремавшего было Мараха.

– Ну, птичка, покажи класс, – шепнула я филину. Тот встрепенулся, нахохлился и с глубочайшим сомнением воззрился на свеженаписанное мной письмо. Потом совсем по-человечески вздохнул и вылетел в открытое окно с ним в клюве.

– Надо же, – оценил Дахху. – Воспитала его?

– Обратилась к специалисту. Где Карл, кстати?

– Во дворе, что-то мастерит.

– Пойду, проведаю его. Если хочешь, можешь пока заняться «Доронахом». Я же вижу, что тебе не терпится, – покривила душой я.

На самом деле, не терпелось мне – увидеться с волшебным подростком. Но Дахху обрадовался и с готовностью отправился за письменный стол.

Дождь кончился. Моя летяга суше не стала, ну да ладно.

Карл сидел в дальней части двора в окружении птичек, оленят и крустов. Не мальчик, а сказочная принцесса – из тех, на чье утреннее пение ежедневно слетается вся окрестная фауна.

– А Дахху не видит ничего странного в том, что животные столь неравнодушны к тебе? – полюбопытствовала я, подходя.

При моем появлении крусты, недовольно шипя и поскрипывая, разбежались, оленята попрятались за поваленным бревном. Смелые птицы остались на местах.

– Дахху не видит ничего, кроме «Доронаха», – возразил Карл, поглаживая какую-то малиновую пичужку. Птаха чуть ли не урчала (птицы так умеют, надо же!), сам мальчик тоже сиял.

Я пожала плечами:

– Некоторые люди так рьяно отдаются любимому делу, что со стороны кажутся его узниками. Но главное-то – что внутри. Насколько я поняла, у Дахху все отлично. Не знаешь, что это он вдруг перестал переживать из-за снов?

– Он не говорил мне. – Карл поднялся с бревна и предложил мне прогуляться прочь с участка, в глубину леса.

– Я думала, может, ты прочитал его мысли? – невинно предположила я.

Мальчик отрицательно покачал головой:

– Я очень уважаю господина Дахху и не хочу лезть к нему в голову без крайней необходимости.

– Тоже верно, – вздохнула я. – Ладно. Ты наверняка догадываешься, с какой целью я к тебе пришла.

– Конечно, – серьезно кивнул Карл. – Поэтому мы и уходим подальше. Настоящая магия не терпит чужих глаз.

Он ловко перескакивал с кочки на кочку, между которыми до сих пор блестели лужи дождевой воды, не успевшей впитаться в землю.

Длинный серый плащ мальчика испачкался грязью по подолу, треугольный капюшон полностью скрывал лицо. Когда полы плаща подлетали при прыжках, был виден красный комбинезон под ним. Карл смешно размахивал руками для того, чтобы удержать равновесие на скользких кочках, и я, бредя вслед за ним прямо по лужам (мокрее не стану), в который раз подумала: боги-хранители, меня учит магии ребенок с амнезией.

Ну что за бред.

Тренировка вышла короткой, но эмоциональной.

Учитель из Карла был так себе, прямо скажем. Кажется, ни я, ни он не представляли себе весь объем его пугающих возможностей, но при этом подросток не умел объяснять что-либо внятно. Мы еще раз обсудили тему «ручейка и моря», я снова успешно погрузилась в некий медитативный транс, позволяющий открыться навстречу унни и почувствовать ее благорасположение, но дальше дело не шло… То, что вчера казалось мне прорывом, по факту не было даже предбанником «нового волшебства».

– Сделай сейчас точь-в-точь как я, и у тебя получится, – заверил меня Карл, в сотый раз проделывая одну и ту же штуку: он вставал очень прямо, скрестив ступни, вытягивал руки вдоль корпуса, а потом резким, мощным движением вскидывал их вверх.

Сразу же в воздух взлетали предметы вокруг него – шишки, камешки и выложенные из карманов моей летяги прибамбасы. Карл опускал руки – вещи падали.

– Ты издеваешься, да? – процедила сквозь зубы я. – Это элементарное движение. Я скопировала его уже двести раз. Фишка в чем-то другом. Может, ты что-то мысленно говоришь или там язык в трубочку сворачиваешь, а мне не видно?