Антонина Крейн - Теневые блики [litres]

– Ты хорошо себя чувствуешь? – Дахху заботливо положил руку мне на лоб, игнорируя пристальный взгляд Мчащейся.

– Да. А ты? – переспросила я. Потом перевела взгляд на Кадию: – А ты?

Они не успели даже рта открыть, как меня прорвало:

– Ребята, вам не кажется, что что-то в нас непоправимо изменилось? Раньше мы могли сидеть втроем где угодно, ночью или днем, с новостями или без, в любом настроении и с любым уровнем усталости… Что бы там ни было, мы болтали без умолку, захлебывались болтовней. А если думали, что другой не прав, то жарко спорили, пока не находили истину или же не решали, что проблема яйца выеденного не стоит. Нам не надо было спрашивать, «как дела». Когда мы были вместе, дела априори оказывались замечательно. А что теперь? Последние дни нагрузили каждого из нас очень важными вещами. Каждого – своими. И где она, былая сплоченность? Мы молчим об этом, или упоминаем вскользь, или отшучиваемся, отмалчиваемся, огрызаемся, по двое перешептываемся о третьем… Мы воротим носы друг от друга, увязнув в своих новых мирах. Догадайтесь сами, что там у меня происходит, а лучше не догадывайтесь. Говорить неохота, и зачем все это перетирать. Мало ли что скажут, лучше сам разберусь. Давайте устроим светский треп, не требующий умственного напряжения, а я пока подумаю о своем.

Я перевела дыхание, перехватила чашку с чаем и продолжила под их удивленными взглядами:

– Дахху, до тебя дотронулся бокки, и ты превратился в одержимого энциклопедиста, ушел из Лазарета, поселил к себе незнакомца, видишь какие-то бешеные сны – или уже не видишь – я так и не поняла… Комментариев от тебя – ноль. Только если вытягивать раскаленными щипцами. Кадия. Давно не секрет, что твоя работа в Военном ведомстве – не сахар. Можешь перестать изображать, что все пучком. А ведь еще существует твоя, судя по всему, серьезная история с Анте Давьером, о которой я могу только догадываться по случайным фразам и его просьбе посоветовать цветы! Где же наши девичьи обсуждения, а?

Под моим яростным взглядом Кад вспыхнула и отвернулась. Выпавший у Дахху монокль укатился куда-то в угол.

Я прикусила губу:

– Да я и сама хороша! Случилась уйма вещей, но я никак не могу не то что обсудить их с вами, но и просто обдумать, прочувствовать самой. Мне как будто все время чуть-чуть неохота, чуть-чуть лениво. Душа пропылилась и, о ужас, начинает считать это тупое восприятие нормальным положением дел! Я со скукой всасываю в себя информацию, но потом ничего, ничего с этим не делаю. Черная дыра какая-то. А ведь человек, в первую очередь, – творец. Узнав что-то, почувствовав что-то, мы обязаны вынести из этого урок и вернуть это миру в новом, обогащенном виде, – словом или делом. Глупо, но для меня подобным актом творения всегда были наши посиделки. Наши мысли, встречаясь в беседе, создавали нечто новое, и жизнь становилась куда богаче. Мы дарили друг другу идеи, и от этого наши души росли. Мы были настоящими демиургами. Мне этого не хватает, – скомканно закончила я и густо покраснела.

Где-то ближе к финалу монолога у меня появилось ощущение, что все это было одной большой ошибкой.

Позорище! Долгое молчание стоит нарушать, только если тебе действительно есть что сказать. И если ты знаешь, как это сказать. Я же запуталась, замешкалась и теперь не была уверена, что моя речь найдет отклик в чужих сердцах.

Кадия сидела, прикрыв глаза и сцепив руки на затылке. Дахху, забив на монокль, смотрел на меня искоса, наклонив голову и странно вытянув шею, почти не мигая.

– Ты права, – тихо проронила Кад. – Мы действительно разобщены. Причем я не знаю, почему – вроде бы нам и делить-то нечего. Видимо, прахова взрослая жизнь – сама по себе яд. В общем, мне тоже плохо. Хочу, как прежде.

Дахху задумчиво почесал ладонь правой руки и заговорил, не поднимая глаз:

– Однажды, еще на первом курсе, магистр Орлин сказал, что всем людям для сохранения душевного здоровья обязательно надо хотя бы изредка возвращаться домой. Я тогда спросил, что же в таком случае делать сиротам и мигрантам? Он пояснил, что наш «дом» – не обязательно то место, где мы родились. Это вообще не место. Это состояние, в котором мы полностью раскрываемся, становимся теми, кем хотим и кем предназначены быть. «Дома» мы находимся в полной гармонии со вселенной…

Дахху вздохнул и продолжил:

– Раньше я думал, что мой «дом» – это «Доронах», и корил себя, что не пишу задуманную энциклопедию. Сейчас я понял, что моим «домом» всегда были вы. Именно с вами я становлюсь лучше, я иду вперед, я чувствую силу. Возможно, однажды я найду себе новый «дом». Но пока что я хочу возвращаться к вам.

Я медленно, с облегчением закрыла глаза. Теневые блики больше не скакали на изнанке век. Я была спокойна и счастлива.

В пещере царила тишина, и только на кухне звонко капала вода из умывальника. Мы втроем замерли на своих местах, не шевелясь, боясь спугнуть волшебный момент единения. Я осторожно нашарила руки друзей и вцепилась в их ладони, как маленький ребенок цепляется за родителей.

Наконец, Кадия судорожно вздохнула и сказала, будто нырнула со скалы в зимнее море:

– Кажется, я люблю Анте Давьера и хочу обсудить это.

Время до утра промчалось незаметно. Мы говорили беспрерывно, как в старые добрые.

Иногда я проваливалась в дрему, но потом просыпалась и продолжала вещать – то волнительно, в полный голос, то шепотом, едва ворочая языком. С ребятами творилось то же самое.

Это была прекрасная ночь, хотя мы не нашли многие разгадки и так и не нарушили всех своих тайн. Но мы говорили: сказками, намеками, эмоциями и страхами, словами и жестами, интонацией и взглядами. Я не рассказала ни о магии Карла, ни о Святилище – двух секретах, которые делила с другими. Но я говорила о чувствах, которые вызывают у меня эти секреты, и к утру мне стало гораздо легче.

Потом Дахху и Кадия уснули – все там же, возле моего спальника, утянув себе по одеялу. Как всегда: Кад в позе звезды и Смеющийся в позе эмбриона.

Входная дверь с легким скрипом приоткрылась.

Мальчик Карл зашел в пещеру и неслышно приблизился, глядя на меня с опаской, как на дикое животное.

Увидев, что я спокойна, он протянул мне холщовый мешочек:

– Я собрал твои вещи на поляне. Они тут. Прости меня.

– Спасибо. И ничего страшного. Вернее, страшно, конечно, ужас, как страшно… Но теперь все хорошо. – Я улыбнулась уголком рта. – Может, даже выдержу еще одно занятие. Или парочку.

Карл тихо, чтобы не потревожить сон друзей, присел рядом:

– Тинави, я вспомнил, как попал сюда. Верни мой фонарь, пожалуйста.

– Твой фонарь? – удивилась я шепотом. – У меня нет твоего фонаря.

– Есть. Тот металлический цилиндр, который я уронил в ночь с бокки, – так же тихо возразил Карл.