Лариса Петровичева - Ведьма Западных пустошей [litres]

Маленькая светлая душа прилетела, чтобы разделить участь любимого человека.

«Боженька, миленький, – по-детски подумала Аделин, уже почти ничего не видя от слез и задыхаясь от безнадежного горя. – Пожалуйста, я очень тебя прошу. Пусть это будет быстро. Пусть как будто погаснет свет, и все закончится».

Потом слезы вдруг иссякли, болезненный спазм освободил ее горло, и Аделин рассмеялась. Благородный дух прошел свой путь до конца и посрамил злой и неправедный суд. Она скользнула взглядом по людям на площади. Вот рыдают Золли и Элин: обе одеты в траур, обе держат в руках темно-красные цветы, которые приносят на похороны. Родители демонстративно держались в стороне от дочерей, не одобряя то, что они оплакивали ведьму у всех на глазах. Сочувствие – это понятно, но бургомистр наверняка это припомнит, и нормальной жизни тогда не будет: Аделин казалось, что она слышит их мысли. Вот женщины с окраин – Аделин лечила их мужей, их детей и родителей, помогая доктору Холле во время зимней лихорадки. Женщины выглядели так, словно потеряли самого близкого человека. Вот Мари – одна, без Барта, заплаканная. Уве не было – Аделин надеялась, что он еще ни о чем не знает. Ему расскажут, конечно, он увидит газеты, но не сегодня, не сегодня…

На площадь вышел бургомистр, и люди приветствовали его гробовым молчанием. «Все понимают, что я невиновна, – подумала Аделин. – И знают, почему он подписал разрешение на казнь». Спустя несколько мгновений к нему присоединился Бастиан – в официальном инквизиторском мундире он был похож на человека с парадного портрета: безликого, бесчувственного, застывшего в равнодушии. Только шрамы багровели, выдавая волнение.

«Я буду сильной», – мысленно пообещала ему Аделин. Бастиан демонстративно не смотрел в ее сторону. Он был таким, каким и положено быть инквизитору на казни ведьмы: спокойным, уравновешенным, заледеневшим.

– Да что ж вы делаете! – заорал кто-то из толпы. – Да где ж такое видано!

– Сдурели!

– Она ни в чем не виновата, а вы? За что казните-то?

– Совсем ума лишились!

– Папаша! – прокричала одна из женщин с окраин. – Сжечь бы твоего сынка вместо невинной души!

– Да! Заслужил!

– Отпустите ее!

Бургомистр посмотрел на одного из крикунов так, что тот сразу осекся. Бастиан остановился возле помоста, по-прежнему не глядя в сторону Аделин. Теплый ветер трепал его волосы, и Аделин вспомнила, как совсем недавно – и уже в прошлой жизни – они танцевали на балу. Позавчера, это было всего лишь позавчера… Теперь тот танец казался сном.

Вот и все. Все кончилось.

Бургомистр поднялся на помост и звонко, так, чтобы слышали все, произнес, указывая на Аделин:

– Эта женщина, Аделин Декар, виновна в злонамеренном волшебстве! Сводя личные счеты с моим сыном, она, – Гейнсборо-старший обернулся и снова ткнул в Аделин пальцем, – свела его с ума направленным магическим ударом! Пусть ее смерть спасет всех нас и защитит от зла!

В толпе засвистели, и кто-то запустил в бургомистра надкушенным бутербродом, почти попав. Молодчики из охранного отряда тотчас же вытащили новенькие многозарядные пистолеты, не скрывая удовольствия от того, что сейчас пустят их в дело. Площадь снова окутало тишиной.

Кому нужно заступаться за ведьму и ловить пулю?

Бургомистр осклабился и, подхватив факел из рук помощника, ткнул им в вязанку хвороста. Золли вскрикнула, выронила цветы и уткнулась лицом в плечо подруги. Аделин казалось, что нарядная картинка Инегена, залитого ярким летним солнцем, рвется и расползается перед ее глазами, словно ветхая тряпка. От ужаса ее начало мутить. Она бы упала, но веревки держали ее крепко.

Язычки огня – маленькие-маленькие, тихие – побежали по хворосту и дровам, и вот тогда Аделин наконец-то обрела голос и закричала:

– Нет! Нет, умоляю вас! Пожалуйста, нет! Я невиновна!

Огонь медленно подползал к Аделин, она уже чувствовала его обжигающее дыхание. Дыма не было – значит, она сгорит заживо, а не задохнется.

Она не заслужила даже такой милости. Бургомистр хотел, чтобы она мучилась.

В отчаянии Аделин ударилась затылком о столб, но обморок, который до этого был совсем рядом, отступил. Мир был широким и ясным, под Аделин разгорался костер, и все было кончено.

– Нет… – прошептала Аделин, глядя на затылок Бастиана. Он по-прежнему стоял к ней спиной, и от него веяло январским холодом. Сейчас инквизитор не имел ничего общего с тем человеком, который вчера пришел в камеру осужденной ведьмы.

Когда Бастиан поднял руку, приказывая всем смотреть на него, Аделин почувствовала, что лишается рассудка. Ей хотелось смеяться и петь, плевать зеленым огнем и извергать пугающие пророчества.

– Мы все действуем по закону, как вчера сообщил господин Гейнсборо, – сказал Бастиан, и, повинуясь беглому движению его руки, полицмейстер подбежал к нему с книгой в руке. – Кодекс инквизиции, статья восемнадцать, «О милосердии к казнимой ведьме». Инквизитор имеет право спасти осужденную ведьму от смерти, взяв ее в жены с горящего костра.

Аделин не сразу поняла, что происходит. Зато офицер Бруни сориентировался сразу же: толкнул одну из заготовленных бочек, и вода выплеснулась на дрова, вызвав довольные возгласы и овацию. Лицо бургомистра налилось багровым: казалось, его вот-вот хватит удар от ярости.

– И я, Бастиан Беренгет, по милосердию Господа нашего и ради святости закона беру эту женщину в жены. – Бастиан вздохнул и, наконец-то обернувшись к Аделин, спросил: – Господин Моше! Где кольца?

Люди расступились, как волны, казалось, по площади плывет огромный кит. Моше сунул руку в карман, вынул бархатный мешочек и бросил Бастиану, тот ловко поймал его.

– Готовы в лучшем виде, милорд! – довольно крикнул он.

«Ты с ума сошел», – только и смогла подумать Аделин. Нет, этого не может быть. Она умерла, конечно, она умерла. Сгорела заживо и теперь видит райский сон в посмертии. Этого ведь не может быть на самом деле… Но Бруни проворно опрокидывал бочки с водой, и огонь гас с отвратительной вонью и шипением, и люди на площади кричали что-то радостное.

Бургомистр обманчиво мягкой походкой приблизился к Бастиану. Правую часть его лица оттягивало вниз в пугающей гримасе. Казалось, Гейнсборо-старшего вот-вот хватит удар.

– Что за шутки? – хрипло поинтересовался он. – Какое «беру в жены»? Как вы смеете?

Бастиан одарил его невинной улыбкой, но в его глазах клубилась тьма, и за ней плыло нечто такое, от чего надо было бежать без оглядки.

– Все именем закона, – напомнил он и вынул из кармана желтый листок телеграммы. – Разве мы живем не ради этого? Вот и ее величество полностью поддерживает и одобряет мое решение. И своей владычной волей благословляет этот брак.