Джон Скальци - В клетке. Вирус. Напролом [сборник litres]

Закон Абрамса—Кеттеринг – худший из возможных способов перехода от государственного финансирования к частным предприятиям. У нас почти нет времени на подготовку. Наши клиенты оказались в затруднительном положении, потому что лишились средств из федерального бюджета. Клиентов, помимо хаденов, у нас нет, а стоимость разработок по созданию продукции для новых потенциальных клиентов попросту разорит нас. Я никогда не стыдилась называть себя консерватором и не была противницей отмены закона Бена Хадена. Но это следовало сделать более разумно. Нельзя обрушивать экономику только для того, чтобы заработать политические очки.

Следующие несколько лет будут тяжелыми. Что ж, поживем – увидим.

Хенг Чанг:

Для меня самым поразительным открытием последних двадцати пяти лет стало то, что нейронные сети не только дали хаденам возможность пользоваться компьютерами и транспортерами личности, заменяющими им тела, но и при определенных условиях позволили одному хадену перекрывать сознание другого в одном и том же мозге. Это выяснилось случайно и для большинства пациентов с синдромом клетки не имело значения, так как их тела не могли двигаться. Но потом мы обнаружили, что у небольшого числа людей, которые поправились после второй стадии болезни, в мозгу произошли изменения, также позволявшие им делать это.

Вот так и появились интеграторы – люди, способные переносить других людей в своих головах. Здесь, в лаборатории, мы между собой называли это жутью. Было действительно жутко. Даже сейчас я с трудом себе представляю, что значит быть интегратором. То есть я понимаю, как это работает с технической точки зрения. Но почувствовать не могу.

Террелл Уэльс:

Это прозвучит странно от человека, большую частью своей жизни проводящего внутри робота, но я по-настоящему ощутил, что живу в будущем, только тогда, когда впервые использовал интегратора. Их очень мало, поэтому НИЗ устраивают лотерею, и, если выпадает твое имя, ты получаешь возможность провести с интегратором целый день. Мне повезло, я подсоединился и впервые за много лет оказался в настоящем, полностью работоспособном, живом человеческом теле.

Знаете, что я сделал прежде всего? Пошел в Международный дом блинов и сожрал столько блинов и сосисок, что моего интегратора чуть не стошнило. А потом выпил ледяной пепси-колы. И закурил.

Ну… Вряд ли стоит рассказывать, что я сделал после этого. Не вполне уверен, что это законно.

Но самое жуткое, что, пока я вовсю отрывался в интеграторском теле, он все это время был со мной. И я спросил себя, а что этот парень делает, пока люди используют его? Ему не скучно? Я уверен, что почти каждый хаден, которому повезло снова оказаться в настоящем человеческом теле, делает то же, что делал я, – ест, пьет и занимается сексом. Если не считать последнего, остальные занятия довольно однообразны. К тому же, если я почти довел его до тошноты, запихивая в него всю эту еду, сразу становится интересно, насколько часто с ним такое проделывают. Наверняка кто-то уже выходил за рамки дозволенного.

Хотя, конечно, очень глубоко я обо всем этом тогда не задумывался. Часики тикали, а мне столько всего хотелось успеть за сеанс. Но вы правы – из всего, что случилось после появления синдрома Хаден, только это заставило меня воскликнуть: «Ух ты, а мир-то и правда стал совсем другим!»

Крис Кларк:

Ну, сказать по правде, моя-то жизнь не изменилась ни на йоту. Мне еще целых пять лет ждать того дня, когда я смогу подать прошение о досрочном освобождении.

Ирвинг Беннет:

Когда я ушел из журналистики и стал преподавать, то использовал синдром Хаден в качестве примера того, что рано или поздно все становится частью повседневности. Когда вирус только появился, он был главной мировой новостью. Все о нем знали. Все так или иначе соприкоснулись с ним. Но потом он стал просто… еще одной составляющей жизни, тем, с чем мы сталкивались изо дня в день. Обычным делом. Едва ли не банальностью. Отрезок между сенсацией века и новостью, не стоящей внимания, оказался на удивление коротким.

Но потом я спрашиваю своих студентов, означает ли это, что надо перестать писать о синдроме клетки. И тут же говорю им, что те из них, для кого журналистика – истинное призвание, даже не задаются таким вопросом, потому что ответ на него очевиден. Писать об этом, безусловно, необходимо, причем каждый день. Цель нашей профессии не в том, чтобы искать сенсацию века. Ее и без нас никто не пропустит. Мы должны в каждом обычном дне находить нечто такое, чтобы те, кто прочтет или прослушает вашу статью, были тронуты ею настолько сильно, что уже не смогли бы забыть о ней. Только тогда эта история станет частью их жизни. А может, даже их собственной историей.

Кто-то из студентов при этом смотрит на меня так, словно я стараюсь их обмануть. Многие откровенно скучают. Но в каждой аудитории обязательно находится один или двое, кто понимает, о чем я пытаюсь сказать. Именно ради них я работаю. Именно они, покинув университетские стены, выйдут в большой мир, посмотрят на хаденов или на кого-нибудь еще и поймут, что есть еще очень много историй, о которых надо рассказать.

И я с нетерпением буду ждать эти истории.

Эта книга с огромной благодарностью посвящается сотрудникам издательства «Tor Books», которые работали над ней, как рок-звезды, хотя рукопись поступила к ним едва ли не в последний момент перед публикацией.

Спасибо вам, ребята. Вы сотворили настоящее чудо, и я вас обожаю. Пожалуйста, не злитесь на меня.

А издательским коллективам, которые выпускают мои книги по всему миру, хочу сказать: именно благодаря вам мои тексты находят своих читателей. Спасибо за все то, что вы делаете для меня.

К тому времени, когда Дуэйн Чэпмен умер на хилкетном поле, он успел лишиться головы дважды.

Третий раз был перебором даже для хилкеты, хотя цель этой игры и заключалась в том, чтобы оторвать голову выбранному сопернику, а потом пронести или забросить ее через несколько разных ворот, расставленных на поле. Компьютер, управляемый спецперсоналом из операторской, наскоро оборудованной в одной из ВИП-лож стадиона специально для этого товарищеского матча между «Бостон бэйз» и «Торонто сноубёрдз», должен был случайным образом выбрать из команды защиты одного игрока на роль «козла отпущения» в текущей игре, то есть того, чью голову надлежало заполучить атакующей команде, в то время как его собственная команда препятствовала бы этому всеми доступными им средствами. Притом что с каждой стороны на поле выходило по одиннадцать участников, шанс получить эту роль одному игроку дважды, а тем более трижды за матч был практически нулевой.