Литтмегалина - Омут

Никто не пришел.

Обед превзошел мои ожидания. Я похвалил служанку, но так и не вспомнил ее имя. Мне всегда сложно запоминать имена, особенно женские. С другой стороны, если учесть, что ни служанка, ни я не стремимся даже к минимальному общению, ее имя мне и не требуется. Эта хмурая и погруженная в себя женщина в некотором роде является для меня идеальной прислугой. Что важнее, во время обеда в моей голове материализовалась не самая глупая в данной ситуации идея. Я застрял в мертвой точке, и мне необходимо сдвинуться с нее, неважно, насколько нелепыми или беспринципными методами. У меня нет таланта разговаривать с детьми, но в условиях столь острого дефицита информации он у меня появится.

Я подошел к окну и прислушался ко звукам с улицы. Действительно, слишком тихо. Ни одна собака не гавкнет, хотя здесь их по две на каждый двор. Только издалека доносились детские голоса. Вот туда и отправлюсь.

(Добавлено позже).

Я недооценил здешних деток. Все они уродились в своих папочек и мамочек. Они будут молчать, даже если вбивать в них гвозди. Хотя кое-что мне таки удалось разузнать.

Бесполезно расспрашивать мальчишек, которые, не глядя на тебя, прыгают в реку, выходят из реки, снова прыгают в реку. И это в середине сентября. Их дубленые шкуры не чувствуют холода? Хотя чем еще заниматься местной детворе. Телевизоров у них нет, и не факт, что они обучены чтению. До моего появления они плескались переговариваясь, смеясь и иногда переругиваясь, после – молча.

– Вам лучше уйти отсюда, – с ледяной вежливостью заявил мне один из тех, что постарше, и напомнил мне собой юношу, встретившего меня на станции в ночь моего приезда. – Господин Управомоченный, – добавил он, демонстрируя осведомленность.

– Это замечательно, что ты знаешь, кто я. Родители объяснили?

Он не посмел ответить, молча прошлепав мимо меня к реке, и это хорошо. В мои планы на сегодня не входили склоки с деревенскими мальчишками. Маленький мальчик вышел из воды и побрел к дереву, где закутался в покрывало, чтобы согреться. Кто-то позади меня сиганул в реку, и мои плечи обдало брызгами. Я уверен, это было сделано нарочно. Я раздраженно оглянулся и с ликованием осознал, что мне представился шанс: все мальчишки были в воде, и их маленький соплеменник остался мне на растерзание.

Не теряя времени, я направился к беззащитной жертве.

– Ну что, малыш, – произнес я неискренне доброжелательным голосом. – Поболтаем немного?

Мальчик с упреком посмотрел в сторону ненадежных приятелей большими карими глазами.

– Родители велели с вами не говорить, – пропищал он, втягивая голову в плечи.

Я ласково улыбнулся. Это мне и так понятно, малявка. Сейчас явится кто-нибудь постарше, и я попрощаюсь с возможностью вытрясти из тебя информацию.

– Конечно. К сожалению, иногда взрослые бывают неправы. Им кажется, что они правы, но это не так. Здесь, в вашей деревне, стряслась очень плохая вещь. Ты не боишься, что плохое может случиться с кем-нибудь еще? Может быть… с твоим папой? Или мамой?

Карие глаза выразили страх и неуверенность. Я довольно вздохнул. Почти готов.

– Это будет ужасно, если призрак нападет на твою маму. Он такой злой. Хлоп – и мамы нет.

Вздрогнув, ребенок втянул голову в одеяло.

– Хотя ее можно спасти. Всех можно спасти. Но чтобы помочь вам, мне нужно понять, что происходит. Я чувствую, ты хочешь рассказать мне, малыш. Было что-нибудь странное, пугающее?

– Девушка приходила, – выпалил мальчик, виновато покосившись на реку.

«Колись, наивное дитя», – мысленно подбодрил я.

– Девушка, – повторил я. «Она». Я прямо-таки расцвел. – И что же она делала?

– Плакала.

– Она говорила что-нибудь?

– Нет. Только плакала.

– А откуда она пришла?

– Из леса.

– И где она теперь? – осторожно поинтересовался я.

– Вам лучше уйти отсюда, – услышал я голос, полный злости, и оглянулся.

Вот и папа кутенка подоспел – угрюмый мужик прямоугольных очертаний. Кареглазый мальчик неожиданно заревел во всю силу легких. Что ж, признав, что мелкий для меня потерян, я поспешил ретироваться, пока большой не приступил к рукоприкладству.

Я не успел дойти до дома. Меня встретили и развернули в противоположную сторону. Новое убийство. Направляясь на место происшествия, я чувствовал, как мои губы растягивает широкая улыбка. Если вы отказываетесь предоставить мне сведения, об этом позаботится ваш недруг.

Дожидаясь моего прихода, тело трогать не стали (хоть что-то сделали как полагается). Пока меня искали, здесь успела собраться почти вся деревня. Лаош, конечно, был на месте и не позволял никому прорваться в дом. Только его авторитет удерживал толпу. Другого бы просто сбили с ног (никогда не понимал это людской склонности смотреть на умерших: к чему сбиваться в галдящие толпы, наступая друг другу на ноги и толкаясь локтями, если однажды всем представится возможность взглянуть на мертвое тело – собственное, медленно отдаляясь от него подобно легкому облачку). Кто-то истерически рыдал, детей разгоняли по домам. В общем, все как обычно.

– Расходитесь, расходитесь! – крикнул Лаош, увидев меня в людской гуще. Толпа с неожиданной покорностью отхлынула назад, едва не опрокинув меня, проталкивающегося вперед.

Я добрался до крыльца и первым вошел в дом. Лаош последовал за мной.

Женщина лежала на полу кухни своего дома, раскинув руки и уставившись в потолок широко раскрытыми глазами. Пахло едой. Никакого беспорядка, если не считать труп на полу беспорядком. Рядом стоял взъерошенный мужик с вытаращенными ошалевшими глазами и повторял:

– Она только отошла поставить тесто. Только отошла поставить тесто.

– Это кто? – спросил я, показав на мужика.

– Муж, – ответил Лаош.

– Отодвиньте его. Он мешает мне произвести осмотр.

– Феверуш, – мягко обратился к мужику Лаош и, обхватив его за предплечье, потянул к стулу в углу кухни. – Сядь.

Я опустился на колени возле тела. Моя поврежденная нога протестующе заныла.

– Когда это случилось?

– Минут двадцать назад. Вышла на кухню. Почти сразу супруг услышал крик. Прибежав, застал жену уже в конвульсиях.

– Что-то видел?

– Говорит, мелькнуло большое пятно. И все.

Я кивнул. Вид жертвы прояснял причину сумбурности полицейского отчета. Вероятно, местный увещеватель горьких пьяниц и вороватых подростков был потрясен до глубины души. Да и я сам такое видел впервые за двенадцать лет службы в «Серебряной Лисице». Осмотренный мною разложившийся труп подростка представления о виде свежей жертвы не давал. В отчете упоминались многочисленные кровоизлияния, но не говорилось, что тело походило на кусок фарша. А именно такое зрелище, по видимости, и предстало глазам полицейского.