Литтмегалина - Омут

Я заглянул в широко раскрытые от ужаса и боли глаза женщины. Естественно, не уцелело ни единого капилляра. Ноздри все еще кровоточили. Наверняка изнутри жертва такая же, как и снаружи. Превратилась в один большой синяк.

Меня отвлекла стенающая нога. Если я простою в этом положении еще немного, самостоятельно мне уже не подняться.

– Положите ее на стол, – приказал я. Никто не отреагировал, поэтому мне пришлось повторить громче. – Положите ее на стол!

Очистив столешницу от хлебницы и прочей кухонной утвари, Лаош поманил к себе трясущегося полчаса-назад-мужа-а-теперь-вдовца и с его помощью поднял тело убитой на стол. Предстояло избавить тело от одежды. Мне было бы неприятно снимать одежду и с живой женщины, а с мертвой тем более. Впрочем, нигде в моей должностной инструкции не указывалось, что я лишен права свалить эту неприятную обязанность на кого-то другого.

– Снимите с нее все.

Возникла неприятная пауза. Лаош и Феверуш посмотрели друг на друга. Лаош кашлянул.

– Феверуш, это необходимо для осмотра, – сказал он успокоительно. – Полагаю, лучше, если ты сделаешь это сам.

Новоявленный вдовец послушался. Я отвернулся и взглянул на свои наручные часы. После попадания под дождь в ночь прибытия в деревню они не ходили, и я надевал их по привычке, но сейчас увидел, что секундная стрелка движется.

– Сколько времени, Лаош?

– Полчетвертого.

Я подвел часы. Медлительный Феверуш все еще возился с тряпками своей жены. Я зевнул.

– Вам лучше выйти, – сказал я, когда он завершил процедуру. Его всхлипывания и причитания уже начинали меня раздражать.

– Проверь, как там дети, – посоветовал Лаош.

Безутешный Феверуш только и ждал возможности смыться. Лаош остался, но с его присутствием на осмотре я не спорил, хотя бы потому, что это совершенно бесполезно. Он отступил к стене и, скрестив на груди руки, наблюдал за моими действиями ледяными, сверкающими глазами.

Из вагины покойницы сочилась кровь, стекая прямо на кухонный стол. Я медленно втянул носом воздух, пытаясь вернуть себе душевное равновесие. «Труп в идеальном состоянии, – приободрил я себя. – Это очень хорошо». Мне нравятся свежие трупы. Возможно, это звучит ужасно, но, поскольку в моей работе трупы не редкость, пусть они лучше будут свежими, чем провалявшимися две недели в сточной канаве. Ничто на работе не является для меня большей проблемой, чем мое обоняние. Да и выглядят свежие намного лучше. Если труп при незначительной степени развития гнилостных процессов еще и мужской, работа с ним не представляет для меня хоть сколько-то напрягающего процесса.

К сожалению, этот был женский, и его свежесть играла против меня, потому что тело еще не успело приобрести успокоительное сходство с вещью, продолжая источать живое тепло. Я испытываю дискомфорт, прикасаясь к людям и в особенности к женщинам. Возможно, иногда мне и приходит в голову, что женщины по своей природе – вместилища какой-то невероятной мерзости, но я не женоненавистник. Просто они никогда не привлекали меня.

Я холоден. Думаю, это главная причина моей отчужденности.

Я внимательно рассмотрел ее руки, ноги, живот, растекшиеся по грудной клетке груди, искаженное лицо; заглянул в распахнутый рот. Кончик языка откушен. Под лупой я изучил отметины на запястьях и щиколотках. И снова никаких волокон. Чистые раны.

– Что вы делаете? – с нескрываемым отвращением осведомился Лаош.

– Ищу.

– Что ищете?

– Вы же здесь специалист по призракам, Лаош. Ответьте сами на этот вопрос. Помогите мне перевернуть ее.

Лаош неохотно приблизился. Вместе мы перевернули тело. Оно казалось тяжелым, как мешок с цементом, но еще оставалось гибким. Я не сразу заметил знак, а затем едва не вскрикнул от радости.

– Вы видите?

– Нет.

– Приоткройте окно. Нужно больше света.

Лаош раздвинул белые занавесочки.

– Теперь видите?

– Нет.

Я указал ему на тонкие линии на спине жертвы.

Лаош наконец-то разглядел. Линии были едва различимы, будто бы выдавлены на коже. Наверняка на теле мальчика они тоже были, но его гнилостное состояние не позволило их рассмотреть. Кроме того, темный погреб, освещенный лишь колеблющимся огнем масляной лампы да просачивающимся из дверного проема над лестницей блеклым дневным светом, менее удобен в качестве помещения для осмотра, чем просторная светлая кухня с большими окнами. «Нарушение с моей стороны», – подумал я виновато. Провести осмотр в неподходящих условиях и пропустить важную деталь… Хотя тело было такое черное. Все равно я бы не смог найти знак, слишком уж он… неявный.

Я достал из кармана блокнот, ручку, придвинул стул к столу и сел. Линии переплетались, образуя причудливый символ.

– Лаош.

– Да?

– Кто же она была, девушка, пришедшая из леса? И куда сгинула? – осведомился я без нажима, с той же спокойной интонацией, с какой раньше спрашивал о времени. Я знал, что правды мне не дождаться, но все же смутно надеялся.

– Может быть, ее никогда и не существовало, – скопировал мой тон Лаош. – Она просто однажды была здесь и здесь же сгинула. Кто рассказал вам о ней?

– Ребенок.

– Дети часто придумывают.

– А взрослые часто лгут.

– Мы все говорим правду, пока не доказано обратное.

– Ладно, – только и произнес я. Мы двое отлично понимали друг друга, однако находились по разные стороны баррикад. – Прикажите, чтобы для меня подготовили какую-нибудь смирную лошадь. Я отправляюсь в город.

Лаош кивнул и вышел.

(Дописано утром следующего дня).

Я засек время – до города я добрался за три с половиной часа, включая тридцать минут, потраченные на препирательства с лошадью. Хотя в целом я управлялся с ней неплохо. Ближе к концу пути нам удалось достигнуть понимания, следовательно, обратно доедем быстрее.

Увидев параллельные линии рельсов вдали, я слез с лошади и, как меч, вытащил трость, которую я пропустил сквозь штрипку брюк, где она болталась всю дорогу, действуя мне на нервы. Лошадь спокойно смотрела на меня своими фиолетовыми глазами, производя впечатление здравомыслящего животного. Пожалуй, я ее уже почти не ненавидел.

– Жди меня, – строго, чтобы она не смела ослушаться, приказал я. – Скоро вернусь.

Лошадь как будто бы все поняла. Ну, я надеюсь, что она все поняла: мышление бессловесной скотины для меня – темный лес.

Я перешел через рельсы, сверкающие, словно отлитые из серебра, прохромал мимо голубого двухэтажного вокзала, и первое же здание, которое я увидел – увенчанная большими золотистыми буквами гостиница «Остров». Я был весь в смутных надеждах на скорое разрешение дела и даже не разозлился на нагло солгавшего мне юношу, утверждавшего, что гостиниц в городе нет. Только удивился – почему «Остров»?