Литтмегалина - Острые камни

Морен начала преследовать Лайлу и, конечно, добилась своего, а я отошла на второй план. Мне было бы легче, если бы я считала, что Лайлу просто купили, но они действительно сошлись. Они даже внешне были похожи. Лайлу это радовало, она говорила, что они словно разлученные сестры. Морен дружила и со мной тоже, в школе нас троих считали лучшими подругами, но я понимала, что в действительности это две лучшие подруги и я. Просто еще одна подруга. Хотя я не винила Морен. Она действительно была хорошая. Не ее вина, что лучше меня.

В апреле Лайла нашла письмо из суда в почтовом ящике. Она вскрыла письмо и узнала, что в злополучном гречневом июне её мать подала в суд на отца, требуя признать отцовство и выплачивать дочери содержание. Письмо уведомляло, что в прошении отказано, так как свидетельства отцовства отсутствуют. Да и откуда они могли быть?! В то время женщины старались не афишировать, что путаются с кем-то до брака. Таким образом Лайла впервые узнала имя отца из официального судебного документа.

В конце мая Морен отдала ей несколько книг. Отец часто присылал Морен подарки, заказывая их по телефону с доставкой на дом, и она иногда передаривала их нам. В одной из книг Лайла нашла бланк от магазина. Цветная открытка со словами благодарности за покупку и вписанным от руки именем покупателя. Это было то же самое имя, которое она видела в судебном бланке.

Внезапно все стало ясно. Почему Морен так добивалась ее дружбы. Ее невероятная щедрость. Их внешнее сходство. Упорное нежелание Морен заглянуть в гости к Лайле или позвать ее к себе. Вероятно, Морен боялась быть узнанной матерью Лайлы, возможно, осведомленной о существовании второй девочки. Или что собственная мать Морен распознает в Лайле незаконную дочь своего мужа.

Когда Лайла пришла ко мне вечером того дня, она громко, истерично рыдала. Она чувствовала себя преданной. Она проклинала Морен. Вся скрытая зависть к сестре, ненависть к отцу, давшему одной дочери все, а другой – ничего, поднялись на поверхность. К утру она немного успокоилась, но не могла даже смотреть на Морен. Морен не понимала, что происходит. Очень подавленная, она просидела все уроки одна за партой. Но после занятий она ждала объяснений.

Я не хотела идти с ними. С утра я съела то, что нашла в почти пустом холодильнике. Мамкино неприглядное варево оказалось более несвежим, чем я думала, и у меня крутило живот. Но Лайле было нужно мое присутствие для моральной поддержки, поэтому я пошла. Мы купили пива. Мне не хотелось пива, но я взяла – за компанию и чтобы чувствовать себя менее лишней. Морен и Лайла всю дорогу ругались. Морен рассказала, что в июле, после того как к ним пришло извещение из суда о требовании взыскания алиментов, услышала ссору родителей. Ее мать была в шоке, обнаружив незаконнорожденную дочь у мужа, да еще практически ровесницу их общей дочери. Как-то ему удалось убедить жену, что это неправда, хотя с тех пор между супругами веяло холодком. Морен отцу не поверила. Она отыскала письмо, запрятанное на верхнюю полку шкафа в родительской спальне. Посмотрела имя заявительницы. Когда ей представилась возможность, убедила мать, что очень хочет пожить у бабушки в Риндарине вместо того, чтобы ехать с отцом непонятно куда. Морен хотела найти сестру.

Лайлу все это не впечатлило. Она продолжала разбрасываться горькими упреками. Что Морен кидала ей подачки, что отец Морен сволочь и предал мать Лайлы, что Морен решила поиграться с Лайлой от нечего делать, прежде чем вернуться в свой прекрасный столичный Торикин. Каким-то образом, Морен стала виноватой за всю жизнь Лайлы. Я считала, что Лайла просто на взводе и говорит, не подумав, но Морен восприняла их ссору очень серьезно. Она плакала и все время оправдывалась, объясняла, что скрыла правду из страха, что Лайла ее возненавидит. И я думаю, так бы оно и было.

Когда мы дошли до озера, Морен уже была полуживая от слез. У меня в животе бурлило. Они сняли обувь и вошли в озеро. Лайла продолжала кричать, Морен продолжала оправдываться и плакать. Меня тошнило от пива, живот болел. Я поняла, что мне надо отойти. Но там поблизости даже кустов нормальных не было. Пришлось тащиться подальше.

Когда я вернулась, я увидела Лайлу, за шею удерживающую Морен лицом в воде. Лайла отпустила Морен, уже не двигающуюся, и вышла на берег, все еще злобно ругая сестру. Я как вросла в землю. Просто стояла и смотрела на нее. Лайла села и застыла на несколько минут. Потом она встала, пошатываясь и озираясь по сторонам. Обернувшись, увидела Морен в воде, начала кричать и убежала. Я вошла в воду и потрогала Морен. Она лежала вся обмякшая, вода вокруг ее волос была с примесью крови. И я ушла, – Эйна вдруг замолчала, тупо глядя на бутылку в руке. С ее нетронутой сигареты обрушился столбик пепла. – Ничего никому не сказала. Не могла сдать Лайлу, даже если она обернулась чудовищем. Но я навсегда разочаровалась в людях. Больше никто в мире не был для меня даже просто хорошим.

– Какая же ты лгунья, – прервал наступившую паузу тихий, дрожащий голос. – Продолжаешь подставлять меня. Как и тогда.

Илия с Лизой, ошеломленные, повернули головы к Лайле. Она стояла возле стеклянной двери. Как давно она вошла? Что услышала? На Лайле был черный обтягивающий свитер и чуть расклешенная юбка ниже колена, в которой она напоминала леденец на палочке: голова выглядела слишком большой на чрезмерно худощавом теле. Взгляд Лайлы был полон такой боли, что захотелось заглянуть ей за спину – не торчит ли нож между лопаток. Она смотрела только на Илию и Лизу.

– Не верьте ни единому ее слову.

– Тогда вы расскажите, как все было, Лайла.

Лайла медленно прошла к столику в противоположном ряду и села. Боком к Эйне, как будто не могла заставить себя взглянуть на нее.

– Когда мы беседовали, я рассказала вам правду. Кроме двух моментов: что Морен моя сестра и что Эйна была с нами в тот день. Втроем мы подошли к озеру. Мы с сестрой вошли в воду, Эйна осталась на берегу. Если она и уходила куда-то, мы не заметили в пылу ссоры. Потом мне стало плохо. В глазах потемнело. Я очнулась на берегу. Увидела Морен. Побежала домой. Я обезумела от горя и ужаса. Немного успокоившись, позвонила в полицию. Они приехали и забрали меня на допрос в участок, – Лайла посмотрела на свои пальцы, растопыренные на столешнице. Затем вполоборота развернула голову к Эйне, и из уголка ее глаза скатилась слеза. – Во время следствия они сказали мне, что ты дала показания, обвиняя меня в убийстве. Я была потрясена твоим предательством. Но я сказала себе, что, должно быть, ты испугалась. Ты чувствовала сильный стресс. Я не видела других причин, зачем бы ты решила выгораживать себя за мой счет. Мне не было известно про ссадины, сломанный нос. Наоборот, мне сказали, что только твое свидетельство, не подтвержденное уликами, мешает признать смерть Морен несчастным случаем, – Лайла уже плакала в открытую, даже не вытирая слез. – Потом ты отозвала свои показания, тебя исключили из числа свидетелей, дело закрыли как несчастный случай. Они сказали, что могли бы привлечь тебя за лжесвидетельство, но ты не подлежала ответственности по закону, так как в мае, когда ты давала показания, тебе было только тринадцать, даже если в начале июня уже исполнилось четырнадцать. Все эти годы я хранила тайну, что ты была в тот день с нами. Хотела спасти тебя от тени того ужасного случая. Чтобы тебе не задавали вопросы вроде: «Почему ты не помогла своей подруге, когда она тонула?», которыми незнакомцы на улице терзали меня. Но мне и в голову не приходило, что… – Лайла всхлипнула. – Я не знаю, по какой причине следователи скрыли твое преступление. Может быть, есть какой-то закон о защите малолетних преступников. Но я благодарна. Незнание позволило мне сносно прожить последующие годы, не хороня и тебя, как Морен. А потом пришли эти двое. Показали раны моей сестры. Которые ты нанесла ей, Эйна, потому что больше там никого не было! Я знала, что ты ревновала меня к ней. Но как ты могла пойти на такой чудовищный поступок? – голос Лайлы сорвался на визг. – Я защищала тебя всю жизнь, Эйна! И ты убила мою сестру! И не понесла никакого наказания! Потому что была достаточно взрослой для убийства и слишком юной, чтобы отправиться в тюрьму!