Тим Пауэрс - Последние дни. Том 2 [litres]

Первым вошел Мавранос, волоча двумя руками запасной аккумулятор из автомобиля; за ним – Пит Салливан, который нес стопку коробок, раскачивавшихся поверх ящика со льдом. Из одной коробки свисала электрическая вилка.

– На стол у окна, – командовал Мавранос. – И сразу подцепи зарядник в быстром режиме, на десять ампер, если, конечно, аккумулятор не сдох окончательно (тогда нужно будет сбегать за другими и зарядить какой-нибудь из них).

– Что такое Индия?

– Э-э… обитель призраков, – ответила Анжелика, хмуро рассматривавшая коробки, которые Пит аккуратно выгружал на стол. Потом перевела взгляд на Кокрена и, несомненно, отметила его сердитый прищур. – В шекспировские времена словом «Индия», на жаргоне мистиков и магов, обозначали некое накладывающееся извне место, страну на полпути между земным миром и Небесами, или Адом. Преддверие владений Диониса; считалось, что бог пришел в Фивы по пути из Фригии, находившейся на севере Индии (это примерно где сейчас Пакистан).

– Паки-Насмешник не пришел, – пропела Пламтри на мотив «Пыхни, сказочный дракон».

Мавранос дважды отрывисто хохотнул, вытирая руки от черной пыли.

– Я хо… – начал было он.

– В таком случае, что же это значит? – срывающимся голосом перебил его Кокрен. – «Ей Индия и ложе, и отчизна, жемчужина бесценная она»?

Анжелика смотрела на него хмуро, но Кути увидел за ее выражением нечто вроде растерянного сочувствия.

– Это строка из «Троила и Крессиды», – сказала Анжелика. – В ней говорится, что «она» – призрак, ассоциированный с живой персоной, или наоборот, пребывает в этом самом пространстве Индии. Этакое наложение… Упоминание жемчужины, по всей видимости, подразумевает, что она приращивается материей из другой категории – физической плотности, если она призрак, и призрачной, если живой человек. В елизаветинскую эпоху призраков иногда называли эфемеридами, что созвучно астрономическому термину, необходимому для определения координат, скажем, берегов…

– Как раз здешний берег я хочу проверить, – сказал Мавранос, – северный берег от Форт-Пойнта, у моста, до того места, где пришвартованы старинные суда – Гайд-стрит-пирс; это как раз та область, где росла дикая мята, от которой пошло первоначальное название города – Йерба-Буэна. Я приготовил piedra iman и…

– Magnet? – вскинулась Анжелика, повернувшись к нему. – Арки, но ведь он годится лишь для того, чтобы подманивать призраков. Ты что же, собираешься призрак Крейна?…

– Почему бы не посмотреть к западу от моста? – вмешалась Пламтри. – На той неделе мы видели его голый призрак в Купальнях Сатро, а они как раз западнее. Я думаю, что…

– Но его призрак тебе не нужен , – продолжала Анжелика. А Кути подхватил:

– Нужно посмотреть, что скажет чернокожая старушка…

Арки запустил руку в одну из коробок, которые они с Питом только что принесли, извлек траченную временем плюшевую свинку и всунул в отсек у нее под хвостом свежую батарейку. Свинья тут же принялась издавать свои рыгающие звуки, и обе женщины с Кути умолкли.

Выждав три секунды, Мавранос вынул батарейку, и свинья затихла.

– Я не собираюсь ни искать его призрак, – внятно проговорил он, – ни шарить там, где мы его видели. Прежде всего я хочу обшарить тот район, где в 1875 году утонул приятель вашей старушки, а это как раз возле Гайд-пирса. И магнит я собираюсь использовать с магнитным компасом – я прикинул, что, если в какой-то момент стрелка будет игнорировать и магнит, и магнитный полюс Земли, – мы нашли место, в котором сможем выдернуть Скотта с дальней стороны Индии сюда. Где бы такое место ни оказалось, оно должно быть классической черной дырой для нормальных призраков, и они обязательно внесут свой вклад в упреждающий магнитный импульс, особенно сейчас, в канун Дня Диониса. – Он осклабился в усмешке. – Идет?

– Я только спросила, – сказала Анжелика.

– Даже не представляю, сколько времени это может занять, – продолжал Мавранос. – Поброжу там, а вам, ребята, оставлю машину. Если ничего не получится, я вернусь засветло, и будем проводить все наше воскрешение там, где банкир прыгнул в воду. – Он перевел непроницаемый взгляд с Кути на Анжелику, а потом Пламтри. – Давайте теперь разберемся с тактикой. Никуда не выходите – закажите доставку пиццы, а если захотите пива или чего-нибудь еще, отправьте Пита. Анжелика, – добавил он, выразительно кивнув в сторону сидевших на кровати Кокрена и Пламтри, – если они хоть что-нибудь затеют…

– Я знаю, – сказала Анжелика. – Пристрелить обоих гостей.

– Точно, – кивнул Мавранос. Он хлопнул себя по карману куртки и кивнул, ощутив угловатую тяжесть револьвера. А потом вышел за дверь, и частый топот его башмаков удалялся, затихая, по лестнице.

– Что будет, – вяло спросила Пламтри, – если снять повязку с ноги Крейна?

– Он истечет кровью, – ответила Анжелика. – Сердце у него не бьется, но из раны течет свежая кровь.

– Не постоянно, – возразила Пламтри. – Когда мы пырнули его… кровотечение из горла через некоторое время остановилось, верно? Вряд ли кто-то наложил ему жгут на горло. – Она испустила неровный вздох и разодрала пальцами спутавшиеся волосы. Уголки ее губ опустились. – Нужно поймать несколько капель его крови в эту пустую бутылку из-под виски. Завтра я, наверно… – Ее глаза раскрылись в неподдельном изумлении, и лицо побледнело. – Костыль, почему я?…

Пламтри поднялась с места и неуверенно прошла в ванную, оставив дверь полуприкрытой; в следующий миг Кути услышал, что ее там жестоко рвет.

– Кто за то, чтобы заказать пиццу? – бодро спросил он.

– Тс-с, – чуть слышно прошипела Анжелика. Она открыла рот, будто хотела что-то сказать, но лишь повторила: – Тс-с…

На закате совершенно бестелесный дух Скотта Крейна стоял на скале над морем, и ему было уже невозможно игнорировать грех недосмотра. Призыв от одного упущенного из поля зрения архетипа Таро больше нельзя было заглушить жизненной суетой. Три зимы он манил Крейна к себе – шепотом, с глубины в шесть футов под землей, где копошились филлоксеровые клещи, портившие виноградники, хрипами в воспаленных легких маленьких детей Крейна в зимние месяцы и бычьим ревом в разорванном грунте под Нортриджем год без одного дня тому назад. А на Новый год в этом году лично пришел к нему домой.

Он носил много лиц – лицо первой жены Крейна, и лицо его приемного отца, и сотни других, но сегодня на нем было лицо толстяка, которого он расстрелял в пустыне под Лас-Вегасом в 1990 году. Тогда была заключена сделка, цену которой он до сих пор не до конца выплатил.