Владимир Корчагин - Женщина в черном

— Ой, что вы делаете! — воскликнула Инга голосом, в котором смешались горе и радость, страх и надежда, отчаяние и счастье.

А он поднял ее на руки и закружил по поляне, охмелев от переполнившей его любви…

Было совсем темно, когда они, держась за руки, вышли из леса на просеку и, прислонившись к забору, застыли в прощальном поцелуе. Время снова остановилось для них. Наконец Инга опомнилась, легонько отстранилась от Никиты, высвободила из его рук свои ладошки:

— Хватит, Никитушка, мне пора. Я никогда еще не возвращалась домой так поздно.

— Но завтра мы увидимся? Ты выйдешь сюда?

— Я постараюсь. Приходи примерно в такое же время, как сегодня.

— Опять так поздно! А если я приду часов в десять-одиннадцать?

— Нет, до обеда я не смогу. А вот после полудня, где-нибудь к часу дня, мы сможем встретиться.

— Инга… — он попытался снова обнять ее. Но она мягко, но решительно отвела его руку:

— Нет-нет, так мы никогда не расстанемся. Всего доброго, милый, — она прижалась к нему на миг всем телом и тут же скрылась, как растаяла, за изгородью. Через минуту ее шаги стихли где-то за беседкой.

Никита спустился на просеку. Но тут же невольно попятился назад. По спине его пробежал предательский холодок: в двух шагах от него мелькнуло что-то большое и темное и тут же исчезло в ночном мраке. Никита не успел рассмотреть даже очертаний скрывшегося существа. Но что-то подсказывало ему, что это могла быть лишь женщина в черном.

А в общежитии, у вахтера, его ждал еще один сюрприз: в небольшой записочке, принесенной с кафедры, было написано, что ему, аспиранту Никите Гамову, следует явиться завтра между десятью и одиннадцатью часами к научному руководителю профессору Л. Ф. Красильникову для конфиденциального разговора.

Профессор Красильников встретил Никиту с обычной миной усталого безразличия, какая не сходила с его лица.

— Садитесь, Никита Владимирович. Я вот для чего пригласил вас. В конце недели собирается ученый совет, и мы, я полагаю, уже к этому его заседанию успеем представить вашу диссертацию на предмет назначения официальных оппонентов и определения дня защиты. Все необходимые документы ученый секретарь кафедры с вашей помощью, разумеется, подготовит. А вы обдумайте небольшое выступление с учетом того, что посоветовал Семен Григорьевич. Я уверен, что еще до конца этого квартала с защитой будет покончено.

— Нет, Леонид Федорович, ни в этом, ни в следующем квартале защиты не будет. Диссертация не готова.

— Как не готова? Я сам просматривал работу и, как вы знаете, не сделал ни одного существенного замечания.

— Но ведь в проведении производственного эксперимента мне было отказано.

— Опять вы за свое! — болезненно поморщился Красильников. — Дался вам этот эксперимент! Не вы первый, не вы последний. Десятки лет наши аспиранты защищались без всякого производственного эксперимента и, слава Богу, давно кандидаты, а некоторые и доктора наук.

— Но вы сами настаивали на этом перед кафедрой.

— Я говорил только, что неплохо бы организовать такой эксперимент. Но вы видели, какая была реакция. К чему лезть на рожон? Защита есть защита. Лучше заручиться лишним десятком положительных голосов, чем заранее заполучить столько же потенциальных недоброжелателей. А если, как посоветовал Семен Григорьевич, мы изменим название работы и заявленную нами главную цель исследования, то никто из членов совета и не догадается, что нужен был какой-то производственный эксперимент. Вот давайте сейчас и подумаем, как это лучше сделать.

«Так вот для чего понадобился шефу этот «конфиденциальный» разговор, — догадался Никита, — старые зубры просто заставили его уговорить меня отказаться от производственного эксперимента. Плохо же они меня знают!»

— Нет, Леонид Федорович, — упрямо тряхнул он головой, — я сказал, что ни названия темы, ни формулировки главной задачи менять не буду.

— Ну, это верх упрямства! — воскликнул, теряя терпение, Красильников. — Вы что, не хотите стать кандидатом? Глупая мальчишеская амбиция вам дороже ученой степени?

— Нет, почему же, ученая степень мне нужна.

— Тогда как понять ваше поведение? Позавчера вы чуть не восстановили против себя всю кафедру. Недавно, как стало мне известно, демонстративно, в вызывающей форме отказались выполнить какую-то пустячную просьбу профессора Строева.

— Вам и об этом доложили? — зло усмехнулся Никита.

— Что значит доложили? Профессора общаются друг с другом, это естественно.

— И сообща проваливают на защите им неугодных?

— Стыдитесь, Гамов! Я хотел вам лишь добра. А вы…

— А я не дал вам возможности даже выполнить то, к чему принудили вас Разин и компания?

— Ну, хватит, Гамов! Вы переступаете всякие границы. Больше мне нечего сказать вам.

— Простите, Леонид Федорович, но мне жаль вас. До свидания. — Никита встал и направился к двери. Он понимал, что теряет последнюю возможность на успешную защиту диссертации. Но поступить иначе он не мог: лучше потерять любую возможность, чем уважение к себе.

Только стоило ли теперь идти в библиотеку? Стоило ли вообще садиться за работу? Но до свидания с Ингой оставалось еще больше трех часов. Надо было как-то убить время. И он решил все-таки подняться в читальный зал.

Здесь было, как всегда в этот час, пустынно и тихо. Лишь в дальнем конце склонились над книгами с десяток человек. Но не успел Никита подойти к стойке библиотекаря, как из-за одного стола поднялась знакомая вихрастая голова, а через минуту Олег уже тащил его к двери:

— Пойдем, пойдем, дело есть!

— Дай хоть книги взять, — попытался отмахнуться Никита.

— Успеешь, возьмешь. Я тебя специально жду.

Приятели вышли на лестницу, и Олег, ухватив Никиту за верхнюю пуговицу пиджака, лукаво стрельнул глазами в зал:

— Вон тех двоих у окна видишь?

— Вижу.

— Приятели Славки Погодина. Один — биолог, другой — медик. Вместе на секцию ходим.

— Ну и что?

— А то, что подкатывают они сегодня ко мне и говорят: «Один человек смонтировал подслушивающее устройство в одном месте». Понимаешь, не как-нибудь, а именно один человек и в одном месте?

— Понятно…

— Так вот, смонтировал, говорят, этот «один человек» устройство, а оно не работает, и не могу ли я, как «физик-специалист», разобраться, в чем там дело?

— Странно. Почему же Погодин не сам к тебе обратился с такой просьбой, а послал этих охламонов?

— Ну, это ясно: решил поиграть Славка в конспирацию.

— Так он мог вообще ни с кем не делиться, а послать в это «одно место» того алкаша, который все делал. Тогда б никакой конспирации не потребовалось.

— Фью! — присвистнул Олег. — Алкаш тот, насколько я понял, сорвал со Славки обещанные три бутылки и — поминай как звали!