Владимир Корчагин - Женщина в черном

Что все это могло значить? И что за человек академик Гридин? Как жалко, что в свое время Никита не обратил внимания на то, что говорилось о нем. Кто мог теперь хоть немного прояснить этот вопрос? Разве Олежка-физик? Конечно, Олежка! Как он сразу не вспомнил о нем?

Олег Шевцов, лучший друг Никиты и его коллега по аспирантуре, был не просто старожилом академгородка. Здесь он родился, окончил школу, университет. Отец его по сей день работал в одном из институтов академии. Так что о любом здешнем академике Олег мог знать больше, чем кто-либо другой.

— Знаю ли я академика Гридина? — хмыкнул Олег, выслушав Никиту. — Еще бы не знать! Чего только не болтали о нем в свое время. Да и теперь он у всех на слуху. Мелют, кто во что горазд! Чаще всего чепуху страшнейшую. Но дыма без огня, как говорится, не бывает.

— Что же говорят об академике?

— Говорят всякое. Но все сводится к одному. Он, видишь ли, лет десять-двенадцать назад был директором института иммунологии и занимался в основном генной инженерией. В Европе и в Америке, как ты, наверное, слышал, в этой области были получены прямо-таки потрясающие результаты, ряд исследователей вплотную подошли к целенаправленному изменению генотипа человека. Представляешь, что это могло означать на практике? Тут можно такого наворотить! И тогда группа американских биологов-экспериментаторов, лауреатов Нобелевской премии обратилась ко всем ученым Земли с призывом наложить вето на любые исследования подобного рода. Обращение было принято почти во всех странах Запада. Ну а у нас в России вроде бы и запрещать было нечего. Хотя тот же Гридин, разработав свою собственную методику, добился, говорят, впечатляющих результатов. Естественно, его коллеги по институту, лучше других знавшие уровень исследований Гридина, потребовали, чтобы тот тоже прекратил свои работы. Гридин — ни в какую! В спор вмешался президиум филиала академии. Гридин не подчинился и ему. Тогда президиум снимает Гридина с поста директора института. В ответ Гридин вообще покидает институт и замыкается у себя дома. Теперь о работах академика не знает никто. Может, он прекратил их, а может, наоборот, добился еще больших успехов. И вот поползли слухи, один страшнее другого. Наши люди ведь как — чем меньше знают, тем больше у них чешется язык. Сначала заговорили о том, что Гридин, аки Христос Бог, безруких и безногих излечивает, потом, что Гридин изобрел такое средство, которое гарантирует чуть ли не вечную жизнь, наконец, что Гридин в своем особняке каких-то искусственных суперменов фабрикует…

— Создает искусственных людей?! — воскликнул Никита, перебивая Олега. — А впрочем… Я вспоминаю теперь, что сам слышал о нем нечто подобное. Но ведь это…

— Я говорю, чепуха бесподобнейшая! И все-таки… Кто знает, что он, в самом деле, маракует там, в своем закрытом ото всех особняке? Кстати, видел бы ты этот особняк! Крепость, а не коттедж!

— Да, пожалуй… — неопределенно протянул Никита.

— Вот я и говорю, — все больше воодушевлялся Олег, — там можно не то что суперменов, ихтиозавров выводить! Была бы злая воля. Недаром американцы восстали против такого рода экспериментов. И я, честно говоря, не понимаю позиции Академии наук. Меня просто поражает такое попустительство филиала по отношению к Гридину. Президиум должен был потребовать от него письменного обязательства прекратить все исследования по изменению генотипа человека. А вместо этого: сиди в своем шикарном государственном коттедже, получай громадную академическую зарплату и делай что твоей душе угодно, вплоть до любых запретных опытов.

— Но разве каждый академик имеет на это пожизненное право?

— Если бы только на это! Но почему тебя так заинтересовал именно академик Гридин?

— Да тут такое дело… Я случайно познакомился с его внучкой Ингой.

— Случайно?

— То есть я хотел сказать, не знал, что это внучка Гридина, вернее, не знал, что это тот самый Гридин.

— А если б знал, не стал знакомиться?

— Нет, почему же! Гридин сам по себе, Инга сама по себе.

— Ну, положим, не так уж сама по себе, если живет у академика.

— Кстати, Олег, а кто были ее родители и что с ними случилось?

— Сын Гридина был талантливейшим архитектором, жена его, мать Инги, преподавала в музыкальном училище. А что случилось с ними? Страшно рассказывать! Я тогда был еще мальчишкой. Но несчастье потрясло весь город. Ехали они на своей машине. Архитектор вез жену в роддом. И у самого съезда с шоссе, — знаешь, что у водонапорной башни, — в их машину врезался тяжелогруженый самосвал. Отец Инги умер сразу. Мать ее доставили в больницу. Но через сутки скончалась и она.

— Какой ужас! А младенец?

— Что младенец?

— Ты же сказал, они ехали в роддом.

— А-а, вон ты о чем. Этого я не знаю. Ну, умер, наверное, и младенец, раз такое случилось.

— Это необязательно.

— Да, бывает, конечно, иначе. Но в городе ни о каком младенце разговора не было. Да ты спроси об этом у Инги. Она точно знает, есть у нее брат или сестричка или нет.

— Она сказала, что живет только с дедом и теткой.

— Так о чем говорить? Значит, схоронили и младенца.

— Да, видимо, так. А ты мне вот еще что скажи. Что за монахини разгуливают здесь прямо по академгородку?

— Как что за монахини? Разве ты не знаешь, что у нас тут неподалеку, как раз по дороге из академгородка, приютился женский монастырь?

— Настоящий женский монастырь? — удивился Никита. — Давно?

— Чуть не с петровских времен.

— И до сих пор действует?

— Еще как действует! Лет десять назад там, говорят, всего десятка полтора монахинь оставалось. А ныне, я слышал, их за сотню перевалило. Да и сам монастырь — стены, как в хорошей крепости, по углам — башни, в воротах решетка кованая, церкви куполами блестят!

— Ты был там, что ли?

— Внутри не был. А снаружи видел не раз. Могу и тебе показать.

— Нет, пока не стоит. Не до этого сейчас. Но разве монахиням разрешено выходить из монастыря?

— А почему бы нет?

— И они могут зайти в любой дом, скажем, в дом академика Гридина?

— Конечно, в любой. А в дом Гридина тем более. Он же сам в церковь ходит.

— Ну, после того, что произошло с его сыном и невесткой…

— Да, не каждому судьба преподносит такой «подарочек»! А может, и поделом…

— Не говори так, Олег! Страшнее несчастья не придумаешь. Можно представить, как все это пережила Инга. Да и сам академик. Ведь отец Инги, как я понял, был его единственным сыном.

— Да. Тогда все жалели старика. Но если он даже после такой трагедии не отказался прекратить свои чудовищные эксперименты, то, сам понимаешь…

— Так ты говоришь, что истинную сущность этих экспериментов не знает никто?

— Сейчас да. Но тогда всем было ясно, что он работает над проблемой генной инженерии.