Владимир Корчагин - Женщина в черном

Острой жалостью полыхнуло сердце Никиты.

— Что вы делаете? Что здесь происходит? — крикнул он, расталкивая толпу.

— А вот воришку поймали, хотим проучить малость, — ответила баба с ремнем, продолжая деловито стаскивать с мальчишки штаны.

— Житья от них не стало! — в тон ей запричитала торговка, стоящая за прилавком. — Вот полюбуйтесь! — вытащила она из-под лотка закушенный гранат. — Схватил фруктину, и сразу в рот, паршивец! Сейчас мы покажем ему!

— Да, это не дело, конечно, брать чужие вещи, — не мог не согласиться Никита. — Но и так нельзя. Позвали бы милиционера, он во всем разберется.

— А чего тут разбираться, — не унималась торговка. — Да и знаем мы эту милицию: уведут для вида, напишут бумагу, и дуй на все четыре стороны, воруй снова сколько влезет!

— Ну, это как сказать…

— А нечего тебе и говорить! Иди куда шел. И не учи нас. Слава Богу, научены! Милицию, вишь, ему подавай. Нужна нам милиция! Мы сейчас по-своему, по-домашнему, всыплем парню горяченьких — век помнить будет!

— Но ведь то, что вы задумали, — самосуд. А за это, сами знаете… Семьдесят шестая статья уголовного кодекса, — брякнул Никита первое, что пришло в голову. — Пять лет строгого режима.

— Пять ле-е-ет! — протянула баба с ремнем. — А ты не брешешь?

— Зачем мне брехать. Я сам из прокуратуры. И потом… Знаю я этого мальчишку. И отца его знаю: сосед мой. Суровый, скажу вам, мужчина! Стоит мне сейчас отвести к нему этого сорванца и рассказать, в чем дело, так он так его проучит…

— Ну, если эдак-то… — выпустила из рук ремень торговка.

— Постой ты: «эдак-то»! — взвилась хозяйка гранатов. — А кто мне за испорченную фруктину заплатит? Кто ее теперь возьмет? А она рублей на пять потянет!

— Ладно, возьмите вашу пятерку! — сказал Никита, бросив деньги на прилавок, и, поймав на себе настороженный взгляд бабы с ремнем, быстро добавил: — С его отца и вытребую эти деньги, пусть раскошелится за свое чадо. Пошли, парень! — он схватил мальчишку за руку и, не оглядываясь, направился к выходу с рынка.

Мальчонка послушно шел за ним до самых ворот и только, выйдя за ограду, несмело сказал:

— Ну и куда же ты меня поведешь? Ведь отца-то у меня нет, совсем нет.

Никита остановился. Тут только смог он рассмотреть, что мальчишка страшно худ, рубашка его, надетая на голое тело, пестрит бесчисленными заплатками, а сквозь зияющие прорехи на штанах проглядывают грязные исцарапанные колени. Грязные потеки виднелись и на лице мальчика, и на шее. И только большие светло-синие глаза его лучились чистым, ясным светом.

И снова острое чувство жалости словно огнем ожгло Никиту:

— Никуда я тебя не поведу. Иди куда хочешь! Только не надо так вот… брать чужое.

— Да не крал я. Не крал! Никогда ничего не крал! Неужели и ты мне не веришь? — из глаз мальчонки вдруг брызнули слезы, и все его маленькое худенькое тельце затряслось от нахлынувших рыданий. — Упала она, скатилась на землю эта граната. Ну, я и подумал… Никогда я не пробовал таких штуковин… Вот и поднял… И было б чего! Ее, оказывается, и есть нельзя: одна горечь. А они… Они… — слезы не давали ему говорить.

— Ладно, не плачь, — Никита ласково погладил мальчика по голове. — Не плачь, говорю! Успокойся. Я верю тебе. Потому и вырвал из рук этих извергов, и наврал, что знаю тебя, и про отца твоего… А гранаты так не едят, это же не яблоки. Едят только зернышки, что у них внутри.

— Да ну их совсем! — снова всхлипнул мальчонка. — Так я пойду, дяденька?

— Да, конечно. А как звать-то тебя?

— Колькой.

— С кем же ты живешь, Коля?

— С мамкой.

— А кто она, твоя мама? Кем работает?

— Никем не работает. Хворая она. Еле ходит, больше лежит.

— Вот несчастье! Ну, беги к ней! Или постой! Хочешь, я угощу тебя мороженым?

— Мороженым? Это ты вправду?

— Конечно, вправду.

— Тогда знаешь что… Тогда лучше… Лучше купи мне вон ту булочку или коржик, — кивнул он на витрину кафетерия, глотая слюну.

— Так одно другому не помешает. Пойдем купим и булочку, и мороженое.

— Ой, спасибо, дяденька! — воскликнул мальчуган, расплываясь в улыбке.

— Ну, что там «спасибо»… — почему-то смутился Никита.

Зайдя в кафетерий, он взял несколько коржиков, булку, стакан кофе, порцию мороженого и выставил все это перед Колькой. Тот недоверчиво покосился на Никиту:

— И что тут мне?

— Все тебе.

— А ты сам?

— Я только что позавтракал. А ты ешь. Ешь досыта. Не хватит, купим еще.

— Ух ты! — прищелкнул языком мальчик, жадно вгрызаясь в коржик. Покончив с коржиками, он съел мороженое, а булочку аккуратно разломил на две части: — Одну половину мне, а другую мамке снесу. Ладно, дяденька?

— Ешь все, Коля. А маме твоей купим еще. — Никита снова отошел к стойке и, взяв несколько булок, подал пакет мальчику:

— Вот это снеси маме, пусть скорее поправляется. Ну, до свидания, дружок. Мне пора на работу. — Никита снова погладил мальчика по голове и, взглянув на часы, поспешно зашагал к университету, однако, дойдя до поворота, оглянулся назад и увидел, что его новый маленький знакомый все еще стоит у дверей кафетерия, прижав к груди пакет, и машет ему тоненькой, худенькой ручкой.

А в университете его ждал еще один сюрприз. Едва он поднялся на второй этаж главного здания, где размещался деканат геологического факультета, чтобы уточнить время заседания кафедры, как из дверей канцелярии вышла секретарь декана и, увидев Никиту, махнула ему рукой:

— А, Гамов! Вот вы мне и нужны. Срочно садитесь и напишите небольшое, на две-три страницы, резюме вашей работы.

— Зачем это?

— Пришел запрос из одной экспедиции, декан просил ответить.

— Но работа еще не закончена.

— Не важно. Их интересует только суть работы. Вы изложите ее коротенько, а я отошлю.

— Так завтра меня должны заслушать на кафедре. Я уже подготовил тезисы выступления. Может, это и сойдет?

— Разумеется, сойдет. Они с вами?

— Да, я как раз хотел…

— Давайте их сюда. Я быстренько сниму копию и сегодня же отошлю куда следует. Вы посидите немного.

Никита взглянул на часы. А как же Инга?

— Нина Павловна, можно, я за ними завтра зайду?

— Ну, если вы так спешите…

— Да, мне, знаете, нужно… В общем, вот мои тезисы, а я побежал.

Никита поспешно спустился вниз и только выйдя на улицу, сообразил, что следовало хотя бы поинтересоваться, какой экспедиции понадобились сведения о его работе. Да и время заседания кафедры он не уточнил. Но все мысли его были уже на окраине академгородка, на лесной просеке, у знакомого дачного коттеджа.

Светлый колокольный звон, как и прошлым вечером, плыл над притихшим лесом, когда Никита и Инга снова встретились у забора гридинской дачи. Инга вышла ему навстречу сразу, как только Никита ступил на просеку, но в каждом ее движении, взгляде, голосе чувствовалась какая-то неловкость, неуверенность. Никита тоже не мог преодолеть вдруг охватившего его смущения. Поэтому несколько минут они шли молча, вслушиваясь в далекий звон и украдкой взглядывая друг на друга. Наконец Никита сказал: