София Баюн - Механические птицы не поют [СИ]

Когда Уолтер услышал утробный вой и последовавший за ним лязг, он даже бровью не повел, но Эльстер, вздрогнув, задернула занавеску и сняла маску. Он сделал то же самое.

— Что за дрянь?!

— Баш, — пожал плечами Уолтер.

— Это была здоровенная штука, ржавая насквозь, с битыми стеклами, двухэтажная и полная людей!

— Да, это не устроенные Лигеплацкие баши, которые не забывают чинить и подкрашивать.

— Как ты тут жил?! Как ты с ума не сошел?!

— Может быть и сошел, — горько усмехнулся Уолтер, вспомнив Джека.

Эльстер не стала надевать маску. Она пересела на его сторону, прижалась лицом к его плечу и закрыла глаза. Уолтер обнял ее за плечи. Ему тоже было страшно. Он тоже чувствовал, как это огромное, грохочущее, грязное чудовище, бывшее его родным городом, оскалилось, готовое его поглотить.

Они просидели так всю дорогу, не пошевелившись. Когда кэб начал тормозить, Уолтер разбудил задремавшую Эльстер и сделал ей знак пересесть и надеть маску.

Выйдя из кэба, он подал ей руку и швырнул вознице две монеты.

Обернулся и замер.

Вудчестер — особняк из красного кирпича. Огромный особняк со слепыми черными окнами, увитый черной решеткой, изображающей вьюнок, словно сеткой. Эта решетка оплетала окна и цепко держалась за крышу. Когда-то поместье хотели назвать «вьюнком» за эту причуду архитектора, но поместье древнего альбионского рода не может называться цветком.

Особняк нависал над ним, грозя опрокинуться на голову и погрести под завалами. Сделать его своей частью хотя бы так. Уолтер почувствовал, как Эльстер, забыв об уговоре, вцепилась в его локоть. Он сжал ее запястье, а потом мягко, но настойчиво забрал руку. Взялся за чугунное кольцо на воротах и трижды постучал.

Он забыл этот стук. Этот дом. Этот город. И не хотел вспоминать больше никогда.

Дверь медленно открылась.

Открывшаяся дверь не была дверью Вудчестера. Уолтер стоял на пороге своего покинутого дома и не мог поверить в то, что видит.

Светлое дерево, изумрудно-зеленый бархат, золотое шитье, окна, занавешенные белоснежной тканью и электрические светильники, работавшие на полную мощность, принадлежали какому-то другому дому. Не привычному Уолтеру фамильному особняку Говардов.

— Что вам угодно, сэр? — раздался голос за его спиной.

Уолтер обернулся и понял, что его отца здесь нет. Он никогда бы не нанял мажордомом человека младше пятидесяти лет, и уж тем более ни за что не допустил бы среди прислуги рыжеволосых. Если Атаро и ее соотечественники считались экзотикой, то позволить уроженцу Эгберта даже мыть полы в подвале было для консерватора Ричарда Говарда совершенно неприемлемым.

— Доложите обо мне Ричарду Говарду, — холодно сказал он, не выдав своих чувств.

«Отец продал поместье? Или Вудчестер все же забрали? А если он умер?.. Нет, не может быть, об этом бы писали, я бы знал», — лихорадочно думал Уолтер.

— Как вас представить, сэр?

Уолтер не поверил своим ушам. Мажордом не знал его в лицо, а значит не должен был докладывать о нем хозяину дома. Неужели в Вудчестере настолько изменились порядки?

Эльстер стояла рядом, опустив глаза и вцепившись двумя руками в маску.

— Уолтер Говард.

— Уолтер? Младший Говард вернулся?! — раздался сверху молодой женский голос. Уолтер поднял глаза и понял, что сохранять самообладание ему становится все труднее.

— Верно, мисс.

Девушка, спустившаяся по лестнице, была ему незнакома. Он не видел ее на приемах, не помнил ни у кого младших дочерей, сестер или кузин, похожих на нее. Но мог сказать абсолютно точно — ей нечего делать в Вудчестере.

Высокая, с золотыми кудрями, рассыпавшимися по спине, в винного цвета бархатном платье, на котором не были застегнуты три верхние пуговицы, эта девушка была из тех, о ком Ричард Говард всегда отзывался в сдержанных, но отнюдь нелестных выражениях. «Женщина, забывшая о долге», звучало как худшее оскорбление.

Но даже ее внешность, одежда и то, как свободно она держалась не имело такого значения как то, что девушка беременна и, если Уолтер еще хоть что-то понимал, родить должна была скоро.

— Простите, мисс, с кем я имею честь…

— Вы разговариваете так же невозможно, как Ричард! — широко улыбнулась она. — Не бойтесь, я не упаду в обморок, если вы со мной не расшаркаетесь. Ричард! Ричард, скорей иди сюда, Уолтер вернулся! — крикнула она.

Уолтеру потребовалось все самообладание, чтобы не показать, насколько он удивлен происходящим. Эльстер смотрела на девушку широко раскрытыми глазами, в которых читались сразу все ее вопросы.

— Меня зовут Ленне. Вам, Уолтер, вроде бы полагается звать меня матушкой, но мы сойдемся на миссис Говард, — улыбаясь, сказала она, протягивая руку.

Улыбка, которую выдавил из себя Уолтер, далась ему труднее всех улыбок в его жизни. Поцеловав запястье Ленне он, не задумываясь, говорил что-то дежурное и смотрел из-за ее плеча на человека, который медленно спускался по лестнице.

Абсолютно седой, с лицом, расчерченным суровыми морщинами — в уголках губ, глаз и у крыльев носа. А его глаза, изумрудно-зеленые глаза, такие же, как у всех мужчин рода Говард, даже закрытыми навсегда будут полны презрения и упрека.

— Уолтер. Это и правда ты.

И в этот миг погас морок, обманувший Уолтера. Неважно, какие занавески на окнах и какая женщина представляется миссис Говард. Он дома — в Вудчестере, чье сердце бьется в груди хозяина поместья, Ричарда Говарда. А пока это так — ничего не изменится.

— Здравствуй, отец.

Он не узнал свой голос — сиплый, свистящий, будто его душили, когда он говорил.

Впрочем, кто знает, может быть так оно и было.

— Кто с тобой?

Сюртук из лилового бархата, белоснежный шейный платок, ядовитая зелень глаз. Он совсем не изменился, только стал тяжелее опираться на трость. Даже одеколон остался прежним, старомодный запах, который Уолтер помнил с детства — кедр, мох и терпкий сандал.

— Эстер Честейн, моя компаньонка, — соврал он. Эльстер изобразила реверанс, и Уолтер с трудом удержался, чтобы ее не одернуть.

— У твоей компаньонки дурные манеры и выглядит она так, будто ты подобрал ее в портовом борделе, — холодно сказал ему отец, не глядя на его спутницу.

— Зато она немая, — невозмутимо сказал Уолтер, краем глаза заметив возмущенный взгляд Эльстер.

— Хватит выставлять себя посмешищем, Уолтер. Я прекрасно знаю, какие женщины тебе всегда нравились и надеюсь, что не прав хотя бы насчет портового борделя.

Эльстер нервно хихикнула, но промолчала.

— Увы, видимо нет…

— Ричард, к тебе сын вернулся, — подала голос Ленне, отодвигая мужа в сторону. — Он сейчас развернется и уйдет, и будет прав.

Уолтер с трудом помнил свою мать — бледную, меланхоличную женщину, урожденную Сеймур. Она не принимала участия в их с Джеком воспитании, только учила их молиться Спящему. Уолтер представить себе не мог, чтобы она вела себя так, как Ленне.