София Баюн - Механические птицы не поют [СИ]

— Больно… — раздался в микрофоне сиплый голос. Уолтер на мгновение успел испугаться, что кто-то все же добрался до Эльстер, но потом понял, что слишком сильно сжал пальцы.

— Прости.

Он очень надеялся, что не повторяется история с мячиком.

Наконец, они дошли до Вокзала, сменив уличный полумрак на стерильно-белый свет тысяч светящихся лент, обвивавших потолки, колонны и даже стелящихся по полу. Уолтер прижал Эльстер спиной к одной из колон и забрал у нее саквояж.

— Уолтер?.. — растерянно прошептала она, не сопротивляясь, когда он начал судорожно ощупывать ее куртку.

Разреза не было.

— Вот так и появляются байки о клириках и мальчиках… — хрипло выдохнул он.

— Что с тобой такое? — сочувственно спросила она, осторожно забирая у него подол.

— Скажи ей правду, — вдруг потребовал Джек, и его голос звучал не в микрофоне, а прямо над ухом.

— Мне показалось, что тот мужчина пытался полоснуть тебя ножом. То есть… мне показалось, что он это сделал, — торопливо исправился Уолтер, услышав испуганный вздох. — Я видел разрез на твоей куртке.

— Надо уезжать из этого проклятого города… Он тебя с ума сводит, — тихо сказала она, сжимая его рукав. — Пойдем, сядем в поезд и оставим эту дрянь позади.

Уолтер вдруг подумал, что рельсы, раскинутые Вокзалом, тянутся гораздо дальше, чем кажется. Кайзерстат, отделенный морем, не был связан с Альбионом железной паутиной, но туда ему путь заказан. Если Вокзал и правда сердце, то наполненные ядовитой кровью вены рельс далеко разносят эту заразу, и он не сможет скрыться…

— Да что с тобой! — голос Эльстер вывел его из оцепенения.

— Прости, да, да, пойдем, — пробормотал он, оглядываясь в поисках выхода. — Как плечо?

— В порядке, ты левую совсем не сжимал — видимо, боишься, даже когда сходишь с ума, — усмехнулась она.

Раздался хлопок, похожий на выстрел. Эльстер, вздрогнув, вцепилась в его руку.

— Это означает, что через десять минут отправляется поезд. Видишь? — успокаивающе сказал он, показывая на огромное табло под потолком. Медные пластинки с выгравированными цифрами вращались, сменяя значения каждую минуту, и издавали ровный монотонный стук. Когда подходило время отправки — напротив номера поезда таблички замирали и раздавался сигнальный хлопок.

Эльстер кивнула, но руку его не выпустила. Уолтер, отчаявшись призвать ее к сохранению конспирации, не стал возражать. В конце концов, ей неоткуда было знать о том, как ведут себя с помощниками клирики. А те частности, которые ей удалось узнать, явно не подходили для разыгрывания на людях.

К поезду пришлось пробираться по высоким узким мостам, усиливающим сходство с паутиной. Уолтер поймал себя на том, что идет не глядя на указатели и почувствовал полоснувшее раздражение. Все же он дышал с Альбионом в одном ритме, понимал его знаки, как явные, так и тайные. Принадлежал ему.

— Не льсти себе, принадлежал бы Альбиону — болтался бы в петле рядом со мной, — голос Джека был полон яда. Уолтер, вздрогнув, обернулся.

У парапета стоял высокий человек в темно-сером пальто и изумрудном шарфе. Он смотрел прямо на него и медленно поднимал руку. Там, между рукавом пальто и черной перчаткой, виднелась белоснежная полоска манжеты в частых красных каплях.

— Эй, ты чего? — Эльстер потянула его за рукав и морок растаял в густом тумане. Мужчина по-прежнему стоял у парапета, и шарф его был зеленым, а пальто — серым, но никакой это, конечно, был не Джек. Мужчина был ниже, шире в плечах, и Джек никогда бы не позволил себе появиться в людном месте в грязных ботинках.

— Показалось… на брата похож, — кивнул он в сторону незнакомца.

— Да ты что! А я думала он носил плащ-крылатку с красным подкладом и цилиндры.

Презрительное фырканье раздалось удивительно отчетливо.

— Нет, ты что. Знаешь, это даже смешно — когда в газетах стали печатать эти картинки, Джек всегда морщился, как будто… честно сказать, есть мало вещей, кроме тех картинок, способных заставить Джека морщиться. Он не носил цилиндры, и наверное, много бы сказал человеку, который нарисовал его в такой шляпе. А плащи-крылатки считал одеждой нищих студентов, которым приходится по три свитера надевать, чтобы не околеть. Хотя в Гунхэго ему приходилось их носить — форма. Мне это казалось ужасно забавным.

— Надо же, а мне нравилось — такой романтический образ, — вздохнула Эльстер. — Да и я видела много богатых мужчин в таких плащах…

— Джек много странного вбивал себе в голову и был очень щепетилен в вопросах внешности. Болезненно щепетилен, я бы сказал — видела бы ты с каким лицом он смотрел в зеркало, когда вернулся из Гунхэго, — усмехнулся Уолтер, вспоминая, как он тогда чуть не попытался сбрить едва заметную щетину скальпелем.

— Хоть бы меня постеснялся, — философски заметил Джек где-то за спиной.

Они, наконец, спустились с моста. Лестница была узкой и довольно крутой, и Эльстер все сильнее сжимала его руку, явно боясь оступиться. Уолтер же спускался не задумываясь, точно зная, что не упадет.

У вагона Уолтер протянул билеты высокой женщине в строгом темно-бордовом платье.

— Маску, патер, — потребовала она. — И ваше удостоверение.

Он поднял маску и протянул ей удостоверение, выданное патером Морном. Тревоги не было — он хорошо понимал, что это формальность. Женщина несколько секунд внимательно разглядывала его лицо, а потом, кивнув, отточенным движением проштамповала оба билета, даже не посмотрев на Эльстер. Все-таки куртка министранта действительно делала ее безликим приложением к Уолтеру — сейчас это была лучшая роль.

К вагону пришлось пробираться сквозь толпу — он беззастенчиво пользовался привилегиями, положенными клирикам, чтобы не стоять в очереди и не задерживаться на открытом пространстве.

Над толпой у поезда стоял настоящий грай. В этих вагонах ехали пассажиры среднего достатка. Они не отличались чопорностью и альбионской сдержанностью. Эти люди вовсю оправдывали презрение к ним таких, как Ричард Говард и словно наслаждались этим. До Уолтера то и дело долетали обрывки брани, смеха, каких-то историй, ворчание, кряхтение и снова отборная брань на разных языках. Здесь были рабочие, торговцы и лавочники со специальными нашивками на воротниках и множество студентов, от которых чаще всего и доносились ругательства. Некоторые умудрялись, приподняв маски, пить дешевое вино и джин. Эльстер жалась к нему, не то боясь потеряться, не то напуганная таким количеством людей. Он иногда выпускал ее руку и творил знак Спящего в коротком благословении. Толпа расступалась перед ним почти без сопротивления, но он не раз успел отметить мудрость клириков, шьющих сюртуки из немаркой и немнущейся ткани — на куртке Эльстер остался белый след известки, несколько куриных перьев и отпечаток детских пальцев, выпачканных в чем-то липком.