Сергей Григоров - Каждый выбирает [СИ]

Женщина, заметив его неловкость, ехидно улыбнулась.

— В самом деле тебе пятнадцать? Не обманываешь?

— Скоро шестнадцать будет, — решил упорствовать Ван. Если уж солгал — признаваться ни в коем случае нельзя.

Она подошла, вновь опустилась на колени, бережно провела рукой по повязке на голове.

— А почему мы такие дрожащие? Почему нам дома, среди обычных людей не сидится? На подвиги тянет?

Рука ее легла на его руку, обхватившую колени, погладила его пальцы, коснулась голени. Ван поднял глаза и сразу отвел их. Она в упор смотрела на него.

— На подвиги тянет, да боимся? Как ты молод!

Ван промолчал.

Он чувствовал, что сейчас может произойти нечто чрезвычайно важное для него. То, о чем он много думал. Втайне даже от самого себя готовился. Это может произойти, если она захочет.

То, что для него необычайно важно, для нее лишь забавный эпизод, способный внести маленькое разнообразие в привычный ход ее жизни. Она задумалась о чем-то. Интересно — о чем? К какому решению она склоняется?

Женщина нежно гладила его пальцы, и Ван невольно ослабил внимание. Он заметил, что простыня соскальзывает с него, в последний момент и судорожно ухватился за край, прикрываясь.

— Что такое? — засмеялась женщина. — Почему мы такие пугливые? Нам нечего показывать?

Что делать, как вести себя? Ван читал, что в подобных ситуациях главное, что требуется от мужчины, — выдержка. А что еще? Как держать себя? Что и как можно делать, а что — нельзя?

— Ого, нам, оказывается, есть что показать, — сказала женщина, непринужденно сбрасывая полотенце с бедер. — Что ж, приступим к подвигам. Приласкай меня.

Проснувшись, Ван долго лежал, придавленный новыми впечатлениями. В мыслях был полнейший сумбур. Боже, каким недотепой он выглядел в глазах той женщины! Как неловко за себя! Но… оказывается, крайнее бесстыдство может быть таким сладким… Хотя… в целом отвратительно и мерзко. Звериные игрища — по-другому не скажешь. Страшно узнать, что внутри тебя дремлют силы, неподвластные твоей воле. Тем не менее, приятно чувствовать себя мужчиной. Обязательно надо будет похвастаться перед Олмиром.

Вчера он быстро выдохся и почувствовал себя по-настоящему плохо. Женщина вызвала врача, тот снял повязку и сделал успокаивающий укол. Что было после, Ван помнил смутно. Вроде бы ночью, а может быть, ранним утром врач появлялся еще раз, опять делал какие-то инъекции.

Время шло, но никто к нему не входил. Устав лежать и бороться с усиливающимся голодом, Ван поднялся. Голова совсем не кружилась, но прикасаться к ней было по-прежнему неприятно. Принял душ, стараясь не мочить волосы. Обсушился под струями горячего воздуха. Извлек из бытового аппарата странную одежду — то ли трусы, то ли шорты, ничего другого заказать в пошив не удалось — надел их и вышел.

Под палящим солнцем было нестерпимо жарко. В первые мгновения у него перехватило дыхание. Пришлось постоять, привыкая.

Домик, служивший ему временным пристанищем, притаился под тенью невысоких деревьев. Чуть вдали виднелись другие кучки таких же деревьев, заросли кустарника. Но не чахлая растительность, а спокойная мощь моря была главной деталью пейзажа и притягивала взор. Песчаный пляж с редко торчащими колючками начинался буквально в десяти метрах. Еще виднелись какие-то куцые, выгоревшие на солнце тенты, пахло костром. Людей Ван не заметил.

Сделав несколько шагов, он наступил на клейкую, противно пахнущую бумажку. Стряхивая ее с ноги, оступился и укололся об огрызок металлической вилки. Ну и ну. Зачем же мусорить? До этого никогда он не попадал в подобные места и принимал за очевидность, что первое требование для среды обитания человека — чистота. Здесь, очевидно, думали иначе.

Недавний шторм вынес на берег много и крупного мусора. Бревна, покореженные ветки, обрывки пластика, спутавшиеся охапки гниющих водорослей. Неужели трудно все это убрать?

— Эй, утопленник, — окликнули его.

Ван обернулся и увидел местного жителя. В таких же шортах и соломенной шляпе, он стоял рядом с местом, откуда поднимался дымок, и призывно махал ему рукой.

— Здравствуйте, меня зовут Ван Мерсье, — сказал Ван, подойдя ближе.

— Очень приятно, — ответил абориген, приподняв полы шляпы. — Мне все равно, как тебя называть. Ван — так Ван. А мое сегодняшнее имя — Питер. В общем, считай, что познакомились. Садись, пообедаем вместе.

На углях поспевало, покрывшись аппетитной корочкой, мясо на шампуре. Рядом в углублении притаилась корзина с какими-то фруктами, небрежно прикрытая большими зелеными листьями.

— Спасибо, — сказал Ван и потянулся к шампуру.

— Э, нет, — запротестовал Питер, — это мое. У нас каждый сам готовит себе еду.

— Где же я достану продукты?

— Фрукты можешь брать из этой корзины. Вон там, под кустами, холодильник. В нем напитки. А мясо в контейнере на причале.

— На самом солнцепеке? Оно ж испортится.

— Пусть портится. Новое привезут. Здесь нет чудаков тащить его оттуда.

— А шампуры?

— Да вон там, в землю воткнуты.

Ван выбрал два шампура почище, почистил их мокрым песком, прополоскал в набегающих волнах, пошел к контейнерам. Солнце жарило немилосердно.

В тяжелых жбанах под толстой крышкой в едком маринаде плавали куски грудинки. Точнее, ее имитации. Ван знал, что в пищу человеку поступало только бескостное мясо митов, искусственно выведенных созданий. Ребрышки изготавливались и вклеивались на специальных заводах общественного питания.

Нанизав на свои шампуры несколько больших кусков, Ван вернулся к кострищу, приладил мясо на угли.

Питер молча грыз свою порцию. Доев, обтер рот, вытер жирные руки о шорты, нашел несколько палок и приличный кусок брезента. Воткнув палки в землю, соорудил навес. Двигался он еле-еле, как полуживой.

— Ну и видок у тебя, утопленничек, — сказал он. Вероятно, он успел забыть, как зовут Вана.

Покопавшись в куче мусора, извлек осколок зеркала, протянул с усмешкой.

— Полюбуйся на себя.

Ван глянул и оторопел. Под его глазами, словно спущенные солнцезащитные очки, набухли темно-красные, почти черные шишки. Волосы спутались и потеряли былой пепельно-русый цвет, стали какими-то грязно-коричневыми из-за засохшей на них крови. В одном месте голова была выбрита, виднелся шрам, залитый коллоидом. Кое-где на теле проступали синюшные пятна.

— В общем, пока тебе лучше не появляться на людях, — сделал вывод Питер и потерял к нему всякий интерес. Достав из холодильника вмиг запотевшую бутылочку, залез в тень под брезент и через соломинку стал тянуть какой-то напиток ярко зеленого цвета.

Почувствовав себя крайне неуютно, Ван перевернул шампуры, поворошил угли. Зря Питер думает, что общается совсем с конченым человеком, подумал он и спросил: