Сергей Григоров - Каждый выбирает [СИ]

— В том-то и дело, что почти! Треть — это много! — авторитетно сказал Ван и надолго замолчал. Когда море поглотило все лишнее и они, казалось, остались совсем одни в мире, воскликнул:

— Чувствуешь, что это такое — «одиночество моряка»?

Олмир молча кивнул. Слова были лишними.

Где-то далеко-далеко жила предавшая его Зоя. Изменник Кокроша, убивший Рагозу. Варвара со своими требованиями. Канцер, пытающийся получить какие-то разъяснения… От воспоминаний становилось грустно и хотелось плакать.

Небо над ними, все в ярко-желтых и темно-синих пятнах, трепетало словно лоскутное одеяло. Облака причудливых форм неслись, как сказочные чудовища на битву. С юга медленно надвигалась чернильная темнота.

Ван долго наслаждался раскрывающейся картиной. Зафиксировав штурвал, отключил автопилот. Попробовал чуть-чуть изменить курс. Потом разрешил поуправлять яхтой Олмиру. Оба пришли к заключению, что следует проявлять осторожность: стоило повернуть штурвал далее определенной отметки, так «Белоснежка» начинала опасно крениться набок.

С непривычки им быстро надоело ручное управление, и Ван вновь включил автоматику. Будто почувствовав свободу, яхта сразу начала разворачиваться. Заскрипели шкивы. Плавно поплыл гик грота, зафиксировался у противоположного борта, парус вновь наполнился воздухом.

— Что это с ней?

— Меняет галс. Моя «Белоснежка» очень умная. Куда бы ни дул ветер, она сама идет туда, куда я ее направил.

Часа через два Олмир почувствовал голод и спросил:

— Эй, капитан, а когда будет ужин?

— Пойдем вниз, — сразу согласился Ван. Он давно уже хотел есть.

Спустившись в кубрик, Ван, едва сдерживая смех — сейчас Олмира ждет новый сюрприз — с деловым видом достал пакет сухарей и флягу с водой. Взял чистую тарелку и полез под стол. Там, оказывается, стояла бочка. Выловив из нее несколько подозрительных темно-багровых кусков, бросил их в тарелку, водрузил ее на стол.

— Что это? — спросил Олмир.

— Солонина. Моряки едят сухари с солониной и пьют ром. Сухари разрешается размачивать водой. Бутылку с ромом я сейчас достану. Да трубку свою заодно.

— Какая еще трубка?

— Курительная. Каждому капитану положено курить трубку. Я, правда, не курю, так что буду просто держать ее во рту.

— Больше ничего съестного у тебя нет?

— Тебе мало? Если хочется изысканных кушаний, пирожных и разносолов — катись обратно во дворец. А у меня на борту пища только для настоящих мужчин.

— Ладно, обойдусь тем, что есть.

Мясо оказалось почти несъедобным — жестким и очень соленым. Сухари каменными, вода затхлой. Ром — совсем противным и вонючим, как его ни разбавляй. Кое-как утолив голод, они поднялись на палубу. Там их встретил дождь.

— Паруса не намокнут? — забеспокоился Олмир.

— Ничего с ними не будет. Они же из пластика, — успокоил его Ван.

У него были другие заботы. В корабельном имуществе числился всего один плащ. Следовательно, вдвоем им у штурвала не сидеть. Одному идти вниз? — нет, так не по-дружески. Установить очередность? На каждом корабле, вообще говоря, экипаж положено распределять по вахтам. Но тогда Олмир сможет претендовать на управление яхтой ровно половину времени. Больно жирно.

— Пошли вниз, — вздохнул Ван. — Пересидим дождь в кубрике. Автоматика справится без нас.

Помимо мелкой тряски, яхта совершала размеренное колебательное движение: с трудом, иногда соскальзывая, взбиралась на очередную волну, некоторое время балансировала на ее гребне, а затем словно летела вниз. От этого слегка мутило.

Сидеть взаперти в тесном помещении Олмиру поначалу показалось невыносимым. Ни тебе компьютера, ни бумаг. Как будто мчался по запруженному шоссе и внезапно оказался на обочине. Да еще общая неустойчивость… Но деться было некуда, и он постарался вжиться в ситуацию.

Почти всегда грань между приятным и неприятным выдумана, воздвигнута искусственно. По-своему прекрасно все, что окружает человека и не вызывает чисто телесных мучений. Например, любой неприятный звук или, скажем, запах можно разложить на составляющие, попытаться свыкнутся с ними и… они перестанут причинять неудобство.

Через некоторое время Олмир почувствовал себя вполне комфортно, и его стало клонить в сон. Ван помог ему повесить гамак, сам немного полежал. Затем, удостоверившись, что его товарищ заснул, поднялся наверх.

Дождь прекратился, но усилившийся порывистый ветер временами бросал фронты мельчайших брызг. Качка почти не ощущалась: управляющий компьютер уменьшил парусность, и скорость яхты почти сравнялась со скоростью мощных волн.

Поплотнее закутавшись в плащ, Ван провел у штурвала добрую половину ночи, экспериментируя с управлением. С раннего утра опять сел за штурвал.

Олмир проспал до полудня и с большим трудом перешел в бодрствующее состояние. Никогда ранее ему не доводилось бездельничать столько времени.

Непогода бушевала целый день. Олмир выползал на недолго наверх, мешал Вану постигать сложную науку управления яхтой, снова уходил вниз, спал или просто лежал в гамаке, буравя взглядом потолок.

Ван полагал, что вполне освоился за штурвалом, и смело шел без помощи автопилота, не отключал только программу расчета оптимальной парусности. Мусоля во рту мундштук незаженной трубки, он представлял себя бывалым морским волком.

Поздним вечером, когда они близко подошли к какому-то острову, характер движения волн изменился, и яхту несколько раз основательно встряхнуло. Из кубрика вылез встревоженный Олмир.

— Что, усиливается шторм? — спросил он. — Ага, подошли к Безымянным островам. Судя по карте, их здесь тысячи. Мы будем приставать к какому-нибудь острову?

Ван, не желая признаться в своем неумении, пробурчал что-то нечленораздельное.

— Так я не понял, — повторил вопрос Олмир, — мы будем делать здесь остановку? Ты очень близко подошел к прибрежным скалам.

Ван хотел было сказать, что «Белоснежка» настоящее океанское судно с большой осадкой и не может приставать к берегу где угодно, ей нужен специально оборудованный причал, но неожиданно его с головой накрыла большая волна. Яхта притонула, затем взлетела вверх, а потом, накренившись, медленно спланировала. Когда он обрел способность видеть, то с ужасом обнаружил, что Олмир исчез. Бросив штурвал, с невольным криком поднялся, огляделся вокруг. Никого!

Новая волна завертела неуправляемым судном. Ван отлетел вперед, схватился за форштаг, но очередной сильный толчок вырвал тонкий трос из его рук, и он полетел в воду. Вот так приключение, пронеслось в голове.

Вынырнул. Ни яхты, ни товарища — только черные скалы, покрытые шипящей пеной, да разъяренные волны. Одна из них подхватила его и с огромной силой ударила о камни. Мир померк.