Дипа Анаппара - Патруль джиннов на Фиолетовой ветке [litres]

– Когда ты последний раз видела Аанчал? – спрашивает Пари, будто диди и не кипятится вовсе. – Она приходила сюда в ту ночь, когда исчезла? Она должна была быть с подругой, но не была.

– Аанчал не работала в котхе, – говорит диди и опускает глаза, как будто готова заплакать. – Она приходила в наш центр всего раз – в тот центр, откуда ты, Пари, берешь книги, не этот. Она спрашивала, какие книги ей почитать, чтобы улучшить английский. Это единственный раз, когда я ее встречала.

– Она не была бордельной леди? – спрашиваю я, и Пари так сильно щиплет меня за руку, что мне становится больно, хотя ее ногти должны были пройти сквозь свитер и рубашку, чтобы достичь моей кожи.

Диди смотрит на меня так, словно тоже не против меня ущипнуть и спрашивает:

– Кто это?

– Идиот, – говорит Пари.

– Не приходите сюда больше, хорошо? – говорит диди, отламывая щепку, торчащую из полки. – Идите домой сейчас же.

Мы говорим окей-тата-пока и сбегаем вниз по лестнице, не касаясь стен, даже когда ноги вот-вот готовы соскользнуть. Снаружи переулок заполняется мужчинами, которые подъезжают на велорикшах, велосипедах и скутерах.

– Может, нам выяснить, не приходил ли сюда чача по ремонту телевизоров? – спрашиваю я.

– Эта диди не лжет, – говорит Пари. – Если она говорит, что Аанчал не работала в котхе, это значит, что Аанчал не бордельная леди.

– Тогда кто она? – спрашиваю я.

– Поговорим с ее соседями. Они должны знать.

Это хорошая идея. Хотел бы я сам ее придумать.

– Чутийе, только попробуй меня сфотографировать, – кричит бордельная леди мальчику, который держит телефон в направлении ее окна. Ему на голову приземляется тапок. Он бросает тапок обратно. Мужчины высовывают головы из автомобилей и свистят.

Пари держит меня за локоть. Выбраться из толпы – это как пытаться выплыть с тяжелым грузом, привязанным к ногам. Я уже целую вечность не плавал. Пруды для плавания есть в деревне Наны и Нани, вот только приходится делить их с буйволами.

Дома я переодеваюсь, сажусь на пол с учебником хинди и подчеркиваю слова в стихотворении, которое должен выучить наизусть к завтрашнему уроку. Стихотворение хочет узнать, почему луна в некоторые дни разрезана пополам, в другие дни она круглая. Худшее в стихотворении то, что оно так и не отвечает на свой вопрос.

Руну-Диди широко распахивает дверь и входит в дом. У нее в руках свитер, волосы влажные, а на футболке под мышками – желтые пятна от пота. Она прогоняет меня, чтобы переодеться, потом уходит сплетничать со своими подружками из басти. Диди учится даже меньше, чем я.

– Он постоянно на тебя смотрит, – слышу я, как одна из девочек говорит Диди. Это она, наверное, про пятнистого мальчика или Четвертака, чьи глаза следуют за любой проходящей мимо девушкой: я видел, он и на Руну-Диди смотрел.

Ма и Папа приходят с работы, и наш дом наполняется запахом остатков бхинди бхаджи из окры, что Ма принесла с собой из хайфай-квартиры. Я жду не дождусь, когда смогу ее съесть. Я нюхаю пластиковый пакет, в котором она лежала. Мама дает мне подзатыльник.

– Я вырасту тупицей, если будешь продолжать меня так бить, – говорю я.

– Джай, – говорит Диди с улицы, – тут твой друг.

Я выбегаю из дома, гадая, какую громадную ложь Пари сказала своей маме, чтобы та разрешила ей выйти из дома вечером. Но это не Пари. Это Фаиз и его старший брат Тарик-Бхай.

– Ты рано закончил работу, – говорю я Фаизу.

– Он творит все что хочет, – это Фаиз о хозяине кираны. – Закрывается то в девять вечера, то в двенадцать ночи.

Теперь, когда у меня есть работа, я знаю, что мы, слуги, должны настроить наши часы под часы нашего хозяина.

Тарик-Бхай улыбается мне. У него ямочки, как у актера Шах Рукх Кхана, и он даже одет как суперзвезда – в серую рубашку с длинными рукавами и черные брюки с толстым поясом.

– Тиик-таак? – спрашивает он.

– Да, бхай, – отвечаю я. – Все отлично.

– Мы ужинали, когда Фаиз стал настаивать, что ему нужно поговорить с тобой, – начинает Тарик-Бхай. – Я подумал, что прогуляюсь с ним. Вам пора завести мобильники, как думаете? Тогда сможете болтать друг с другом когда хотите, хоть в полночь, без проблем. Я подключу тебя по хорошей цене, Джай. Специальный тариф. С моей скидкой сотрудника, дешево.

– Бхай, не надо тут включать продавца. У Джая нет и пяти рупий. Ты не получишь за него премию.

Тарик-Бхай смеется.

– Ма не купит мне мобильный телефон, – говорю я.

– Когда-нибудь купит, – говорит Тарик-Бхай. – Вспомни обо мне в этот день.

– Можно, я уже скажу, а? – спрашивает Фаиз, а Тарик-Бхай говорит:

– Извини, извини. – И отходит по переулку подальше от нас. Тарик-Бхай не относится к Фаизу как к дурачку, не то что Руну-Диди.

– Я сегодня встречался с чачей по ремонту телевизоров, – говорит Фаиз.

– В мечети?

– Аррей, ты же знаешь, я сегодня работал. Но после того как малик закрыл кирану, я зашел в мастерскую по ремонту телевизоров и поговорил с чачей. Я сказал, что учусь в классе Бахадура. Он сообщил, что как раз на прошлой неделе нашел игрушечного слоника, которого Бахадур спрятал за старым телевизором. А еще конверт с деньгами.

– Игрушечного слоника?

– Синего с оранжевым, он сказал. Знаю, это экдум-тупо. Но слушай, чача по ремонту телевизоров считает, что в конверте – все деньги, которые он когда-либо платил Бахадуру. Бахадур, должно быть, прятал их там. Если бы он взял их домой, то Пьяница Лалу бы их нашел, и через две минуты деньги превратились бы в дару. Возможно, так оно и произойдет. Чача сказал, что отдал все маме Бахадура.

– Если бы Бахадур сбежал, как мы думали, он бы взял эти деньги с собой.

– Чача по ремонту телевизоров так и сказал. Если только Бахадур не забыл про них.

– Кто забывает про деньги? – спрашиваю я.

– Никто, – говорит Фаиз. – Даже крорепати.

Некоторое время мы оба стоим в задумчивой тишине, но эта тишина наполнена шумом басти, спорами мужей и жен, ревом телевизоров и плачем детей. И тут кто-то кричит. Мои колени подгибаются. Но это всего лишь Тарик-Бхай играет в ночной крикет с двумя мальчиками на дороге. Вместо бит у них учебники, а вместо мяча – маленький пластиковый шарик. Фаиз оставляет меня, чтобы встать вратарем. Тарик-Бхай вертит шарик. Крученая подача. Край книги бэтсмена касается мяча, который прыгает прямо в руки Фаиза.

– Аут, – кричит Фаиз. Они с Тарик-Бхаем дают друг другу пять, улыбки у них такие широкие, что я вижу блеск их зубов даже в дрожащем свете лампочек, висящих на улице.

Руну-Диди никогда не играет со мной в крикет. Иногда она соревнуется со мной в беге, но невесело играть в игру, в которой я сто процентов пакка проиграю.

– Джай, давай с нами, – зовет Тарик-Бхай.

– Джай, ужин готов. Ма хочет, чтобы ты шел домой, – говорит Руну-Диди.