Анна Никода - Ведьма

— Приехали? — сонно, еще не совсем соображая где находится, вопросил Алексей Михайлович, осоловело смотря по сторонам.

Я сочла за лучшее не отвечать и отвернулась. Гришка остановился у дома отца — в потемках мы договорились камень не таскать, а заняться этим завтра.

— Вас проводить, Алиса Архиповна? — участковый, взбодрившийся опустившимся морозом, выглядел просто сияющим от энтузиазма, но я только зябко повела плечами в сторону дома:

— Нет, мне еще надо главу посмотреть, он с простудой слег.

— Я ее провожу, — важно пропыхтел Гришка, доставая из багажника нашу амуницию и скопом сваливая ее на крыльце. В окнах зажегся свет — значит, не так слаб, как вчера.

— Спокойной ночи, участковый. Спасибо за помощь, — несколько мягче, чем хотела, но явно давая понять, что его общество больше не требуется, добавила я.

Когда мы вошли в дом (тепло, благословенное тепло!), Гришка покосился на меня и ухмыльнулся.

— Что? — недовольно огрызнулась я, сбрасывая резиновые, измазанные в грязи сапоги и проходя дальше.

— А ты стерва, — гыкнул Гришка и тут же добавил: — В хорошем смысле слова, разумеется!

— Цыц… — лениво буркнула я, млея в натопленной избе. Глава полулежал на кровати, напряженно ожидая нашего появления. Едва мы вошли, его глаза тут же метнулись к Гришке.

— Не пил я, не пил… — поднял тот руки.

Я фыркнула и уселась на кровать.

— Как вы себя чувствуете?

— Уже лучше, — с заметным облегчением ответил Никита Алексеевич. — Все пил, как вы сказали…

Судя по лицу — не врал. Нездоровая краснота почти ушла, как и отечность, хотя глаза еще были больными, воспаленными. От главы терпко пахло потом, но температура была невысокой, на уровне обычной простуды.

— Вот и хорошо, — позволила себе улыбнуться я. — Завтра приду, еще принесу. Займемся вашими почками, что ли…

Пока мы рассказали как все прошло, пока я выслушала долгую инструкцию по возведению печей в сараях, категорически отказавшись от помощи больного и пообещав воспользоваться помощью закодированного, пока Гришка ставил чайник, заваривал травы, проводил отца до умывальника (надо бы заставить его баню затопить, вот!) уже было начало одиннадцатого — за окном окончательно стемнело. Мы вышли на улицу, дыша паром и плотнее запахиваясь в куртки. Гришка накинул мне на плечи еще и отцовскую штормовку, прихваченную с вешалки.

— Забрать не забудь, — пробормотала я в воротник, выходя на освещенную центральную улицу и уже по ней направляясь к мосту. Тот тонул в темноте — освещения на нем не было. Осенние ночи темные, не то, что зимние. Зимой от снега светло, как днем, а осенью можно собственную руку не увидеть. Впрочем, мне это не грозило — я видела отлично, хоть и не в полную силу, опасаясь напугать неуверенно бредущего рядом Гришку. Он старался держать мой темп, но все больше отставал.

— Ну чего ты там? — недовольно оглянулась. Парень поспешно догнал меня, подхватил под руку:

— Веди, а то я ни зги не вижу…

Хорошо хоть не спрашивал, почему вижу я. Гришка был вообще на удивление не любопытен — странное качество для деревенского.

Когда я свое недоумение озвучила, он только пожал плечами:

— Я тебе жизнью обязан. Можешь хоть на метле летать, мне теперь все равно.

Я несколько опешила и дальше шла уже молча. У дома бабки он не остановился, довел меня (Ха! Кто еще кого довел?) до дома и только тогда выпустил локоть.

— Завтра с утра прямо приду, ты кур выгони.

Я пообещала, что к его приходу все несушки уже будут изгнаны на огород, месить лапами черную, стылую землю.

Коровы, на удивление, сами успели вернуться — я обнаружила их у калитки, флегматично жующих шапку свесившегося через забор подсолнуха.

— Кыш, пропасть! — прикрикнула, заводя во двор. Нет, завязывать надо с активной социальной позицией, а то правда нетопыри выведутся. Где это видано, в полночь корову доить?!

Пока я посреди двора (там светлее всего) доила корову, кот свесил наглую башку с крыши курятника и гнусаво мяукнул.

— Да знаю я… — буркнула. Молоко тонкими упругими струйками било по железному днищу ведра, звук далеко разносился в ночи. Не слишком уютно, если честно — как существо ночное, я больше привыкла прятаться в тени и двигаться не слышно. Но через мой забор никто не переберется. Мне и самой-то неуютно его переступать, а я существо как-никак разумное, с мозгами. А всякой шушере и подавно — подсолнух, да мои метки, да ветки зверобоя…

Я думала о нечисти, а оказалось, что смотреть надо было за чистью — неожиданно со стороны калитки раздался тонкий испуганно-восхищенный писк, а потом я услышала, как легкие ноги торопливо перебегают дорогу и хлопает дверь. Когда я высунула нос за забор, там уже никого не было. Но и так ясно — соседские дети не доиграли в шпионов. А тут я — в полночь, посреди двора дою корову.

Красочно представив какие слухи теперь пойдут по деревне (а они и до этого ходили), я закончила с коровой, отвела ее в стойло, задала всем корма (включая кота) и только тогда вошла в темный, пустой дом. Печь, конечно, остывшая — я ее затопила, дрожа и клацая зубами и поспешно забралась на приступку, завернувшись в одеяло. В темноте было слышно, как трещат поленья, отдавая тепло. Кот с урчанием запрыгнул на живот и там растянулся, вибрируя, как мобильный телефон. Мне было не слишком удобно, но сгонять уже лень и я смирилась и расслабилась, закрывая глаза.

Утро началось с первыми лучами солнца — печка еще не совсем остыла, поэтому в доме было относительно тепло. Я подбросила поленьев, умылась и, зажав в зубах бутерброд с маслом, выскочила на улицу, на ходу влезая в куртку. Было холодно — сизое небо порошило мелким дождичком, оседавшим на траве, ни коровы, ни куры в такую погоду на улицу выходить не спешили. Первых пришлось выгонять с помощью кота (тот как конвоир проводил несушек в огород, где я торопливо набросила тент на тыквы), а коров — пинками. Увидев Машку, я замахала ей руками. Девица, гордо вышагивая в огромных резиновых сапогах и сунув руки в карманы снятой с чужого плеча куртки (мужского, потому что полы шлепали по голым коленям, а рукава были подвернуты едва не до середины), подошла.

— Теть Лис, я хотите, я вам секрет расскажу?

Я обдумала это предложение.

— Если только не слишком страшный.

— Меня скоро мамка заберет! — наклонившись к моему лицу, театрально прошептала она. — Бабке вчера звонила!

— Ммм… — несколько натянуто промычала я, открывая калитку и вытаскивая упрямую Буренку наружу. Та неохотно переставляла копыта, звеня колокольчиком. — И что, уедешь с ней, бабку бросишь?

— Не, с собой заберу, — серьезно ответила девица, перекатывая леденец во рту.

Так она с тобой и поехала.