Елена Свительская - Песня моей души [СИ]

— Кан, что с тобой? — испуганно потянул меня за рукав друг, — На тебе лица нет!

Рассказанное миром было противным… даже ядовитым… оно обжигало мне душу… сжигало изнутри…

Ведь я же — не убийца! Я ненавижу причинять кому-то боль!!! Ненавижу!!! Разве я мог?!

— Кан, очнись! — продолжал тормошить меня Вячеслав, — Что с тобой случилось? Ты вспомнил что-то ужасное?!

Вспомнил?.. Нет… Я ничего ужасного не совершал, следовательно, мне не о чём вспоминать! Ну, кроме этой глупой мести, которую я не хочу вспоминать, так как я за неё поплатился.

— Кан!

Его встревоженный голос, то, что он постоянно звал меня по имени, задевая что-то внутри меня, да его руки, которые трясли меня, заставив хоть немного чувствовать моё тело, постепенно помогли мне прийти в себя, хоть отчасти.

— Кан, ты чего?! — друг искренне волновался.

— Да мы тут с миром поспорили… Мириона говорит какую-то ерунду. Какие-то жуткие вещи говорит!

— А какие?

Услышанное так сильно жгло меня, что, не выдержав, я поделился с ним. Но он, выслушав, мне не посочувствовал, а серьёзно произнёс:

— А, по-моему, логичное что-то в этом есть.

Ядовито протянул:

— Да ну?!

— Получается, сейчас люди живут как во сне, так?

— Так.

— Кто здесь? — Вячеслав вздрогнул, стал озираться, — Как будто женский вдруг голос услышал.

— Видимо, это Мириона вмешалась в наш разговор.

— Да, я — Мириона, — ответил женский голос, звучавший словно из воздуха, будто невидимая женщина стояла сейчас возле нас, — И люди сейчас действительно живут, не слыша своих душ, не замечая ни их песен, ни их отчаянных и испуганных криков. Ты правильно сравнил, Вячеслав.

— Бред! — проворчал я, — Полный бред! Что ты ко мне пристал с этой хренью, мир?! Шёл бы — и морочил голову этой ерундой другим!

— Эк тебя зацепило! — растерянно сказал принц.

— Да, его это сильно зацепило, — подтвердила Мириона, — Неприятно слышать грустную правду о себе.

— Это неправда!!!

Мы долго молчали все трое. Тучи как-то рассеялись — и солнечный луч скользнул по моей щеке, тёплым и нежным прикосновением, словно погладил. А я непроизвольно отвернулся, спиной к нему. Тогда вдруг моими прядями осторожно заиграл взявшийся откуда-то ветерок. Кстати, дувший как-то странно.

Проворчал:

— Это твои выходки, Мириона?

Вячеслав меня осторожно за рукав потянул:

— Кан, успокойся!

— Да иди ты!

— Я не могу никуда уйти от вас, — голос мира стал очень грустным, — Я обещала Творцу заботиться о вас. Но я могу помолчать, раз ты не хочешь со мной сейчас разговаривать. А если вообще не захочешь более со мной говорить, то я могу больше никогда ничего тебе не говорить. Тебе будет так легче, не слышать меня?

Мрачно произнёс:

— Да, будь добра, помолчи.

Чуть погодя, раздираемый противоречивыми чувствами и мучимый неприятными мыслями, не выдержав паузы, я развернулся к принцу. И обнаружил, что тот сидит, зажмурившись, подставив лицо солнечным лучам, а его волосами лёгкими касаниями играет ветер. Ветер, которого вообще не ощущал я, хотя сидел шагах в двух от юнца.

— Вячеслав…

— А? — он открыл глаза, весело посмотрел на меня, — Такое солнце приятное, тёплое… Я погрелся и чувствую себя отдохнувшим.

Вздыхаю. Ворчу:

— Всё равно это бред.

— А, по-моему, логика в её словах есть, — невозмутимо сказал Вячеслав.

— Да ну?!

Он посерьёзнел:

— Вот смотри. Будучи трезвым, человек много думает, как-то контролирует себя. А если ему не повезёт случайно напиться… А выпив кружку вина намного легче выпить вторую, после ещё… Или он намеренно предпочтёт временно заглушить голос рассудка и притупить яркость воспоминаний, так как случилось что-то ужасное и ему очень больно. То, напившись, человек намного хуже контролирует себя, свои слова и поступки. И, будучи пьяными, люди могут сгоряча наговорить кому-то грубостей, ударить кого-то или, невольно убить, не рассчитав удар. Но когда хмель спадёт, то человек увидит всё очень чётко, увидит не замеченные в дурмане детали. А кто-то уже обиделся, оскорблён или унижен его словами. Может, он сильно ударил кого-то или даже убил. И, увы, это мог быть кто-то из дорогих его сердцу. Став трезвым, этот несчастный придёт в ужас, почувствует себя виноватым, ему самому станет больно. И, увы, только часть своих поступков можно исправить. Есть те, которые трудно прощать — и их редко прощают. Или… уже некому будет его прощать, а ему — не у кого просить прощения.

— Всё это и в правду ужасно. Но к чему ты это начал?..

— Так Мириона сказала, что люди сейчас живут, не слыша своих душ, не замечая ни их песен, ни их отчаянных и испуганных криков. Получается, мы будто пьяные или в бреду?.. А там, за Гранью, мы обретаем возможность видеть всё чётко и рассуждать трезво. То есть, ясно. И, получается, это жутко: душе сидеть там и вспоминать всё ужасное, что мы натворили. Когда уже ничего не исправить.

Поднявшись, недовольно произнёс:

— Вячеслав, давай прекратим этот глупый разговор. Мы, кстати, уже засиделись. Эдак до темноты не успеем ничего.

Хотя… дорогу-то знает мир, а не я. Эх, придётся-таки с Мирионой поговорить!

«Я ничего кроме того, как пройти, не скажу».

Ну, спасибо!

— И вообще, — я всё никак не мог успокоиться, отойти от этого разговора, — Если, как сказала Мириона, тело — это всего лишь одежда души, а мы живём несколько раз, меняя тела как одежду, то с какой кстати я обязан отвечать за мои прошлые жизни?! Ну, запачкалась одежда. Ну, сменили её. Просто сменил грязную одежду на новую — и забыл о старой.

Мальчик грустно улыбнулся.

— Если одежда запачкалась в крови, то она же не сама это сделала, верно? Одежда не ходит сама по себе — её кто-то носит на себе, перемещает, он-то как раз и ранится — и кровь из его ран растекается по его одежде. Или на него попадает чужая кровь, случайно, или потому что он своими руками кого-то ранил. И хозяин одежды, тот, кто её носит, обязан за ней следить, держать её в чистоте. Если захочет. Если ему нравится ходить в чистоте. Так что если мы как-то, вольно или невольно, в той или иной степени отвечаем за всю прилипшую к телу грязь, прилипшую к одежде нашей души, это справедливо, не находишь?

Резко возразил:

— Если это было в прошлой жизни, то это был не я. Совсем другое тело. Я не обязан отвечать за то, что было в прошлом, в прошлых жизнях. Если они вообще были, эти прошлые жизни!

— Получается, так. Отчасти… — Вячеслав задумчиво почесал ухо, за которое я недавно тянул, — Там был кто-то другой, с другим именем, с другим характером, с другой историей… Другое тело было и другой человек совсем. За него ты не обязан отвечать. И в правду — скинул старую одежду, переоделся — и пошёл дальше. Но, всё-таки, там был ещё кто-то, другая часть тебя. Та, которая носит эту одежду и другие на себе. Твоя душа. Она всё то видела. И как-то, наверное, помнит. Вот, наверное, она и будет отвечать за то, что творило тело. За налипшую к одежде грязь и пятна крови на ней. То есть, там был не ты — и ты не отвечаешь за случившееся в прошлой жизней. Но только отчасти, потому что отчасти ты и был там, и, отчасти, тебя там не было.