Иван Олейников - Лодейцин

– Во сколько? – спросил его Цеб.

Тот аж дернулся от неожиданности.

– Вы, однако… – следователь взял себя в руки.

Цеб повторил свой вопрос:

– Во сколько завтра операция?

– Думаете, принципиально? Ну, допустим, после обеда.

– Давайте ближе к вечеру, – попросил Цеб.

Уоннел с паузой, чуть прищурившись, посмотрел на собеседника.

– Нет, – решил он, – думаю в три будет хорошо.

– Что вы хотите знать? Только не говорите, что всё.

– Ладно, не всё. Самое главное.

– За свои ответы я беру цену, – заявил Цеб.

– Что?! – почти засмеялся следователь.

– Моя цена – это время. Спрашивайте.

Уоннел снял улыбку с лица и отодвинул планшет.

– Вы больны?

– Да, с общей точки зрения я болен.

Тут нельзя было начинать философские прения.

– Когда вы заболели?

– За этот вопрос я возьму один день.

– Не понял, – сказал следователь.

– Это значит, что за мой ответ операция отодвинется на один день вперед. То есть она состоится послезавтра в три часа дня.

– Знаете, – сказал Уоннел, – это чересчур большая цена. У меня много вопросов. Эдак вы отодвинете лечение в далекое будущее.

– Как хотите, но это моя цена. Какова ваша?

– Пятнадцать минут, – подумав, предложил следователь.

Они спорили еще долго и сошлись на получасе.

– Итак, повторю мой вопрос. Когда вы заболели?

– То, что вы называете болезнью, вовсе не болезнь. Но не буду спорить о терминах, я вас понимаю. Я заболел сорок два года назад.

– Я так и думал. Скажите, вы именно из-за болезни бросили музыку?

– За этот вопрос я возьму полчаса.

– Цеб, да вы издеваетесь! Мы что, будем торговаться за каждое слово?

– Да, я бы этого хотел, – признался тот.

– Помилуйте, сударь, – сказал следователь. – Для вас наверно и хорошо, но мне торговля представляется муторной. Я предлагаю такую сделку: все вопросы за пять дней. Если мы не закончим, то вернемся к этой теме и обговорим заново.

– Десять дней, – жестко сказал Цеб, – и ни минутой меньше.

– По рукам, – спокойно принял следователь.

– Но я требую гарантии, что вы, получив ответы, не пустите меня на смерть раньше срока.

Уоннел не отреагировал на слово "смерть", будто не заметил.

– А моего обещания мало?

– Да, мало, – настаивал Цеб.

– Какую же гарантию вы просите?

– Простое официальное свидетельство.

– Ладно, кого предлагаете свидетелем?

– Мою жену и личного юриста.

– Думаете они согласятся?

– Насчет жены не уверен, но попробуйте. А юрист с высокой вероятностью придет. Теперь он хоть и не имеет ко мне обязательств, но много лет был у меня на жаловании. Среди них репутация не последнее дело.

– Согласен, – сказал следователь, – давайте так и сделаем.

Через несколько часов явились жена и юрист Цеба, оба были напуганы и говорили только по делу. При них под личную архивную запись Уоннел озвучил договор:

– В ответ на честное и полное сотрудничество господина Цеба со следствием я беру на себя обязательство в рамках моей власти не допустить проведения каких-либо медицинских процедур с мозгом господина Цеба до 15 часов 211 дня этого года.

Когда они снова остались наедине, допрос продолжился без досадных пауз. Уоннел начал с неотвеченного вопроса.

– Вы забросили творческую карьеру из-за болезни, правильно? – спросил он.

– Да.

– Расскажите как именно вы заболели?

– Я был музыкантом, вел богемную жизнь. Изредка пил наркотические добавки вместе с алкоголем.

– Тогда в вашей среде это было в порядке вещей?

– Трудно сказать. Всё было скрыто, никто ничего не знал. Я сам был знаком только с одним нужным барменом, но у того редко что-то появлялось.

– Я так понимаю, этим барменом был…? – следователь назвал имя, но на записи я услышал только цензурное бульканье.

– Да, это он. Он давно умер.

– Всё-таки, давайте подробней о болезни. Когда и как?

– Это было в тот вечер, когда я получил премию. Прямо с телешоу я на радостях пошел из бара в бар и здорово напился. Встретил того бармена, он рассказал мне, что познакомился с хорошим человеком, и теперь постоянно будут особые коктейли. Сказал, что от того человека кое-что есть. Я был в таком веселом настроении, что смешал два наркотика разом. И тут я, как вы говорите, заболел.

– Как быстро подействовал напиток?

– Я даже не успел допить.

Следователь удивленно поднял брови.

– Однако! Но попробуйте вспомнить те наркотики. Дозы, в какой форме, названия?

– Один из них назывался "Черный свет", второй не знаю. Всё это с алкоголем, так что уточнить не могу.

– Но вы сказали, что смешали два.

– Да, перелил из двух стаканов в один, заиграли пузырьки, мне это показалось смешным.

– "Черный свет"… – пробормотал Уоннел. – И впоследствии вы не пытались его найти?

– Найти? Зачем? Я мгновенно протрезвел. Раз и навсегда. Всё уже было при мне. А искать отраву, которая сократит мне жизнь, не входило в мои планы.

– Понимаю. Давайте дальше. Зачем вы заморозили себя?

– Чтобы продлить свою жизнь.

– Вы ее, конечно, продлили, но ведь это был анабиоз, он затормаживает всё тело, и мозг в том числе. Ваш разум в это время не жил, если грубо.

– Да, этот шанс почти не сработал. Я знал что при глубокой заморозке буду без сознания, но сам выход из анабиоза мог подарить мне несколько дополнительных дней или хотя бы часов.

– Подарил? – с еле скрываемой злостью спросил следователь.

– Думаю, нет, – спокойно ответил Цеб. – Трудно сказать.

– Но ведь вы могли согласиться на операцию без всяких заморозок и жить себе дальше.

– Это никак не увеличивало срок моей жизни, потому что на операции узнали бы о моей второй болезни. Как потом оказалось, о ней бы не узнали, но я так думал.

– И для вас разоблачение равносильно смерти?

– Да.

– Но ведь вас вылечили. Операция так и так состоялась.

– Верно, я бы всё равно пошел на нее. Поэтому не было разницы: идти добровольно сразу, или сделать попытку анабиоза, а потом меня бы вылечили насильно. Был шанс продлить срок до операции на несколько дней, я его использовал.

То, что при этом погибли девять человек, видимо, никак не расстраивало Цеба. Он не принимал их жизнь во внимание. Уверен, именно это думал следователь, глядя на убийцу.

– Почему вы так долго молчали после ареста?

– Потому что на операции вылечили мою болезнь, но не убили меня самого. То есть не убрали те клетки, которые составляют мою суть: маршала и генералов, как вы их назвали. Когда я пришел в себя, то сразу понял что не разоблачен. Я был всё тем же. Значит мне надо было молчать и надеяться что мою настоящую болезнь не раскроют. Тогда бы меня отправили в пожизненное заключение. В тюрьму или в клинику – неважно. Но ваши эксперты зацепились за мой давний страх перед глубоким сканированием, и к несчастью разоблачение состоялось. Теперь мне грозит вторая операция, на которой меня убьют. Поэтому я пошел на сотрудничество.