Иван Олейников - Лодейцин

Убийца равнодушно молчал.

– Давайте отложим до завтра. Поешьте, поспите, всё как вы любите. Не забывайте о нашем договоре, он зафиксирован.

– Я всё помню.

– До завтра! – попрощался следователь.

Мне казалось, что больше ничего интересного из этого дела не выжать. Вот оно, действие лодейцина во всей красе, а дальше пойдут никому не нужные подробности. Но, боже, как я ошибался! Когда я смотрел запись следующего дня, я по временам забывал дышать. У меня захватило дух от работы следователя. Да, он выходил за рамки законных процедур, зато получил такую информацию, чисто научную, которую бы еще сто лет угадывали на крысах.

На следующее утро в наблюдательную комнату вошел Уоннел. Было видно, что он мало спал. Вместе с ним вошел никому не знакомый колонист-десантник, чуть ли не вдвое выше и шире Уоннела.

– Доброе утро! – поздоровался Уоннел с коллегами и сразу представил своего спутника. – Господа, прошу внимания! Это сержант Александр Най. По приказу президента сегодня сержант будет с нами.

Он вывел приказ на большой экран и продолжал:

– Когда я уйду на допрос, господин Най будет стоять снаружи и охранять вход в допросную. Это на тот случай, если вы решите, что я в опасности и кинетесь на выручку. Думаю через сержанта вы не пройдете, это лучший десантник Олимпии. Что бы ни было, прошу вас сохранять спокойствие. Без моего прямого и явного приказа не пытайтесь мне помочь и не прерывайте нас.

Подчиненные с удивлением и тревогой смотрели на своего начальника. В этот момент на экране появился Цеб в сопровождении надзирателей. Его усадили на стул, зафиксировали и оставили одного.

– Сержант, вы всё помните? – спросил Уоннел.

– Так точно, – с еле уловимой ноткой превосходства пробасил Най.

Типичный десантник – это разной степени вежливое презрение к не десантникам.

Уоннел подошел к двери, взялся за ручку, пару секунд постоял, собираясь с мыслями, и уверенно вошел в комнату. Когда дверь за Уоннелом закрылась, колонист встал у входа, чуть расставив ноги и сложив руки на груди. Он всё время стоял так, и повернув голову вправо, смотрел на экран.

– Доброе утро! – сказал Уоннел, войдя в допросную.

– Здравствуйте! – впервые за всё время поздоровался с ним Цеб.

Следователь сел и сразу по-деловому зарылся в планшет.

– Сперва о тех четверых, помните я говорил. Все они давно умерли, их тела кремированы, а информации по ним недостаточно, чтобы делать окончательные выводы. Но следствие наука не точная, и я с большой уверенностью говорю, что все четверо связаны между собой и являются зараженными. У них была тяжелая форма заболевания, они быстро выдали себя и плохо кончили. Либо это цепь случайностей и совпадений, но опираясь на свой опыт, я в такое не верю.

Цеб не проявил интереса.

– От дел минувших давайте к нам, – предложил следователь и отодвинул планшет в сторону. – Сначала мелкий вопрос, но мне просто любопытно. А что с вашими эмоциями? Ваше право, конечно, и можете не отвечать, но чисто по-человечески. Вы всегда спокойны, не улыбнетесь, не удивитесь, не расстроитесь, но ведь всю жизнь вы были вполне нормальным, по крайней мере так выглядели. У вас на лице играли нормальные человеческие реакции. Мне страшно представить, но вы что, всё время притворялись?

– Да, – ответил Цеб. – Имитация естественного поведения помогала мне. Так я скрывался среди людей и не дал заподозрить себя в психических отклонениях.

– Наверно утомляет?

– Нет. Остальные же не устают.

– Но мы и не притворяемся.

– Это смелое заявление, но пусть так. В моей имитации нет чего-то физически трудного, а чувства притворства, как внутреннего ментального состояния, во мне не существует. Если мой разум положительно отвечает на вопрос: "Полезна ли данная имитация для продления жизни?" – то тело будет имитировать что угодно и сколько угодно, если это в рамках физических возможностей.

– Неплохо, – покивал головой Уоннел. – Думаю такую функцию многие бы внедрили себе в мозг. Господин Цеб, а если я попрошу вас включить имитацию? Это ведь не будет оскорбительно?

– Не будет, господин Уоннел. И включу с удовольствием. Это будет стоить двенадцать часов.

– Позвольте, но ведь у нас договор, – напомнил следователь. – От меня вам десять дней, от вас искреннее сотрудничество. Помните?

– Конечно помню. Но содействие следствию предполагает устное изложение фактов. Выражение эмоций и жесты к ним не относятся. Вы, как юрист, должны знать.

– А вас не подловить, – с уважением сказал следователь и откинулся на спинку стула. – Мне особенно про жесты понравилось, – и он указал на руки подследственного, прикованные к стулу.

– Так что насчет сделки? – спросил Цеб.

– Соблазнительно, но, мое слово, двенадцать часов – несуразный срок. Тогда время операции попадет на середину ночи, и ее скорее всего отложат до утра. Или вы на это и рассчитывали?

– Возможно.

– Хорошая попытка. Но я предлагаю три часа и только под мое честное слово, без официальных подтверждений и тягомотины.

– Я согласен поверить вашему слову, но прошу шесть часов.

– Нет, довольно и трех. И знайте, мне ваши эмоции не очень-то нужны. В принципе, можете сидеть с каменным лицом, лишь бы отвечали. В общем, три. По рукам?

– По рукам! – воодушевленно сказал Цеб и широко улыбнулся.

Он изменился мгновенно. Его лицо стало живым и подвижным, я заметил это даже через цензурную замазку. Особенно это было видно по реакции младших следователей – они даже ахнули перед экранами.

Уоннел со смешанными чувствами долго смотрел на обновленного Цеба.

– Знаете, – сказал следователь, – у меня сейчас мелькнуло. А зачем вы столько дней держали равнодушный вид?

– Вы правильно догадались, господин следователь. Рано или поздно вы бы из любопытства предложили мне эту сделку. И это сработало.

– Хм! Однако.

Уоннел понял что попал в мелкую ловушку и проиграл Цебу три часа.

– Но вы дали честное слово, – напомнил тот.

– Я держу его, – сказал следователь, – тем более оно мне ничего не стоит. Мне просто удивительно, что человек так цепляется за время. Никогда такого не видел и предположить не мог.

Следователь помолчал, принял серьезный вид и сказал официальным тоном:

– Господин Цеб, сейчас я буду задавать вопросы, которые могут показаться не совсем корректными, но поверьте, я ни на что не намекаю и прошу понимать их прямо, без двойного смысла.

– Я готов, господин следователь. Я готов даже к неприличным вопросам.

– Ну, не всё так грубо. В общем, сперва такой: вы можете причинить себе вред?

– Вред с какой точки зрения: с вашей или моей? Это принципиально.