Жан Рэ - У пределов мрака

Солнце опускалось за кроны далеких тополей, и я мог рассчитывать еще примерно на час до наступления темноты. Словно мне назло поднялся резкий ветер, набежавший на Гонт; он пригибал кусты и гнал перед собой тяжелые тучи, явно стремясь как можно скорее покончить с вечерним светом.

Немного отдохнув, я решил двигаться дальше. Но попытка натянуть обувь на распухшую ногу ни к чему не привела, и мне стало ясно, что идти дальше я не смогу.

Я понял, что оказался в безвыходном положении и растерянно огляделся. На окружавшую меня равнину начали опускаться вечерние тени.

Внезапно на расстоянии выстрела от холма я заметил небольшую избушку. Я не очень хорошо знал Пятачок, и поэтому не очень удивился существованию жилья в этой дикой местности. Тем не менее, мне потребовалось протереть глаза, чтобы удостовериться в реальном существовании строения, так как я представлял, что фламандские польдеры способны порождать миражи подобно африканской саванне или полярной тундре.

«Странно, что никто ничего не говорил мне об этой лачуге», — подумал я, и поставил в уме еще один минус хитрому Сиппенсу.

Небольшой домик показался мне очень ухоженным, с аккуратно побеленными известью стенами и покрашенными зеленой краской ставнями; легкий дымок над короткой трубой поднимался к первым звездам, и за стеклами окон колебались блики огня в очаге.

Ковыляя с большим трудом, я спустился с холма; хорошо утоптанная тропинка, усеянная перламутровыми обломками раковин, вела меня прямо к жилью.

Добравшись до низкой изгороди, окружавшей строение, я окликнул обитателей хижины. Очевидно, ее жителей нельзя было назвать чуткими на ухо, так как на мой зов никто не откликнулся.

Подковыляв к двери, я толкнул ее, и она распахнулась, показав мне довольно скромную, но в то же время показавшуюся мне весьма уютной обстановку.

Посреди комнаты стоял натертый до блеска стол в окружении нескольких стульев и низенькая молитвенная скамейка; мягкое кресло ютилось возле камина, в котором горели куски торфа и несколько тонких поленьев.

На стене против входной двери висели старинные часы с эпинальской картинкой на циферблате; они отсчитывали секунды взмахами маятника. Под часами поместилась прялка, а с балки свисали связки лука и окорока копченой ветчины.

Несмотря на то, что я еще несколько раз повторил призыв к хозяевам жилья, единственные признаки жизни подавали только часы и огонь в камине.

Снаружи быстро опускались сумерки, и языки огня в камине с трудом разгоняли сгущавшиеся внутри хижины тени. Я заметил на камине стеклянный подсвечник, в который была вставлена сальная свеча.

— В крайнем случае я заплачу, — пробормотал я и зажег свечу.

На столе лежала небольшая, но толстая книга; я разглядел, что это был альманах Сноека за 1772 год.

— Черт возьми, — пробормотал я. — За этот экземпляр библиофилы отдали бы хорошие деньги!

Когда большая стрелка часом подходила к двенадцати, я услышал стук трости с металлическим наконечником, натыкавшейся на камни. Через несколько мгновений дверь отворилась, и тонкий голосок сердечно поприветствовал меня.

— Я еще издали заметила вас, — произнес голосок, — и мне показалось, что вы ранены. Какой вы молодец, что устроились поближе к огню и зажгли свечку!

Я увидел, что в комнату вошла небольшими шажками старушка, показавшаяся мне на редкость очаровательной. На ее лице с немногочисленными морщинами, обрамленном серебряными буклями, улыбались голубые глаза, излучавшие совершенно детское простодушие. Она была в чистой аккуратной одежде, фасон которой показался мне устаревшим; впрочем, фламандские крестьяне десятилетиями сохраняют приверженность к моде прошлых лет.

Она сразу же занялась моей больной ногой.

— Ну, могу вас успокоить, — проворковала она, — ваша нога не выглядит сильно пострадавшей, и чтобы вылечить ее не потребуется колдовской дар. Впрочем, у меня где-то завалялось волшебное снадобье!

Из небольшого шкафчика она достала кусок белой материи и флакон из толстого синего стекла. Когда она вытащила пробку, по комнате распространился приятный запах травяной настойки.

— Это отвар буквицы, замечательной буквицы, и еще кое- каких трав, секрет которых мне довелось узнать…

Едва она нанесла снадобье на мою ногу, как боль прошла, и опухоль начала уменьшаться.

— Через час вы забудете, что у вас с ногой что-то случилось, — заявила старушка, осторожно погладив ногу. — А теперь самое время немного перекусить.

Если ужин моей очаровательной хозяйки ограничился несколькими зернышками риса, то я лихо расправился с солидной порцией рисовой каши с корицей и черным сахаром, а также с несколькими большими ломтями ветчины и удивительно мягким хлебом.

Я предложил заплатить за все, но она категорически отказалась

— Вы здесь не в харчевне, мой юный друг, — сказала она. — И, поскольку нам вскоре придется отправиться на прогулку, вам нужно будет выпить нечто очень полезное перед дорогой.

— О какой дороге вы говорите? — поинтересовался я.

— Полная луна нынче светит, словно корабельный прожектор, — ответила она, — а у меня еще есть хороший фонарь. Так что я сама отведу вас к плотине.

Она налила мне в стакан напиток, который назвала укрепляющим; я отхлебнул глоток, и сразу же почувствовал, словно во мне вспыхнул приятный огонь. Она и сама отпила несколько капель эликсира, после чего извлекла из кладовки большой фонарь, заправила его маслом и зажгла с помощью зажигалки. Закончив подготовку, она сообщила, что готова стать моим проводником.

Ночь, как она сказала, действительно была лунной, и все вокруг было видно почти так же хорошо, как днем.

Маленькая и хрупкая, старушка бодро шагала впереди меня; фонарь раскачивался у нее в руке.

Моя нога перестала болеть, и я с удовольствием и благодарностью сообщил ей об этом.

— Ах, какие пустяки, не стоит об этом вспоминать, мой юный друг!

Впереди уже была видна плотина. Внезапно я заметил появившийся в стороне огонек, словно кто-то шел в том же направлении, что и мы, пользуясь таким же фонарем. Я сказал об этом старушке, но она рассмеялась и покачала головой.

— Мой дорогой невежественный друг, если бы это был человек с фонарем, то его можно было заранее считать пропавшим, подобно камню, упавшему в глубокую воду; он сейчас идет мимо холма, на котором живут тысячи крабов, а поэтому в здешней местности нет ничего более опасного, чем этот холмик. Но это обыкновенный блуждающий огонек, который играет роль светильника на лягушачьей свадьбе.

Мы подошли к плотине, и я увидел освещенное изнутри окно харчевни «Два флага», приглашавшее замерзших путников в тепло и уют.

— Доброй вам ночи, — сказала немного странным тоном моя благодетельница. — Мне остается пожелать вам приятных снов, мой юный друг.