Жан Рэ - У пределов мрака

Почему вас называют Корешком? — спросил Джон.

Я маленький и уродливый, словно корень какого-нибудь растения. А так как я работаю в аптеке, то давно приобрел запах, характерный для лечебных растений вроде пырея, французской петрушки или чего-нибудь еще.

Я когда-то слышал, что колдуньи используют корни французской петрушки для своих дьявольских приемов, но вы можете не беспокоиться, я не верю в существование колдуний.

И вы глубоко заблуждаетесь, милорд, — ответил карлик, и тут же прикусил язык, сообразив, что сказал слишком много.

— У меня нет права допрашивать вас, Корешок — позвольте мне и дальше обращаться к вам подобным образом — так как я не судья и не следователь. Но, если вам что-нибудь известно о печальной истории с пропавшими братьями, вы должны рассказать мне все, что вы знаете. Надеюсь, ваша совесть поможет вам принять правильное решение.

Карлик заплакал.

— Почему вы, милорд, так великодушны со мной, таким уродливым и неприятным существом?

— Я верю в Бога, единого для всех людей, для которого все люди братья, и который особенно добр к обездоленным, — ответил Эксхем. — Ладно, приятель, здесь наши дороги расходятся. Думаю, что вам пока не стоит возвращаться в Мейсен, у рассвирепевшей толпы настроение быстро меняется, и с вами может повториться то, от чего вы только что так удачно избавились.

— Но куда мне деваться? — простонал несчастный. — У меня нет другого жилья, кроме лачуги возле дома аптекаря, а тот, узнав, что со мной случилось, сразу же накинется на меня и будет избивать.

— У вас есть деньги? — спросил Джон.

— Деньги! — воскликнул бедолага. — У меня никогда не было ни гроша, и я живу на одном черством хлебе, да еще пиве, когда кто-нибудь угостит.

— Вот вам десять талеров. Отправляйтесь в Дрезден или куда захотите, но не забывайте, что вы не вправе скрываться от правосудия. Впрочем, вы и не сможете сбежать, даже если такое и придет вам в голову.

Корешок бросился целовать Джону колени, но тот удержал его.

— Да поможет вам Бог, приятель! — сказал он, садясь в седло.

Корешок долго провожал его взглядом, пока всадник не скрылся за поворотом.

Усевшись возле дороги, он принялся считать и пересчитывать свои сокровища.

Десять талеров! — пробормотал он. — Десять блестящих серебряных талеров, и это мои талеры! Никогда не видел сразу столько денег!

Он стиснул жалкий кулачок и погрозил им городу.

Цукербайн, чудовище, ядовитая змея, мерзкая жаба, жадный крокодил! Я ни за что не вернусь к тебе! Надеюсь увидеть тебя в тот день, когда палач отрубит тебе голову на главной площади. И я никогда не сделаю ничего плохого этому бравому англичанину, можешь на меня не рассчитывать, негодяй!

Справа от него протянулись два ряда тополей, обрамляющих дорогу на Дрезден, но он встал и заковылял в противоположную сторону.

Он больше часа тащился сначала по песчаной тропе, потом начались большие грязные лужи. Не обращая внимания на грязь, Корешок то шлепал по воде, то перепрыгивал с камня на камень, преодолевая самые глубокие места.

Я знаю, где никто не найдет меня, — бормотал он.

Скоро на горизонте появилась темная полоса.

Это Саргенвальд, лес гробов, — пробурчал он. — Я не боюсь его. Когда я пройду через лес, я окажусь в Холлен- дорфе. Там я потрачу один талер, чтобы первый раз в жизни поесть как следует. Интересно, сколько возьмет с меня кучер, чтобы отвезти в Альтенбург? А если захочу, то пойду дальше на юг и доберусь до гор… А там совсем немного останется и до Праги… Прага! Ведь я когда-то жил в этом городе… Это замечательный город, по сравнению с которым Дрезден кажется грязной деревней… Зачем только я оставил Прагу и связался с цыганами, ярмарочными фокусниками, показывавшими меня за деньги и почти не кормившими… Зато они по поводу и без повода награждали меня тумаками… В конце концов они бросили меня в Мейсене. Мерзкое животное, этот Цукербайн, цыгане просто ангелы по сравнению с ним… Нет, я больше не боюсь его! Я не боюсь никого и ничего, даже Саргенвальда!

Для этого нет никаких оснований! — сказал кто-то за его спиной, и он почувствовал, как его схватили железной хваткой за шиворот.

Дорога в Гейерштайн выглядела весьма уныло. Она пересекала бесконечные пустоши, покрытые высокой бурно разраставшейся сорной травой. Каменистые холмы закрывали горизонт, в низинах лежали небольшие пруды, от которых несло сильным запахом гниения. Бросались в глаза яркие цветы разных ядовитых растений, таких как наперстянка и аконит, пробивавшихся сквозь крошку мелкой сланцевой плитки, усеивавшей почву.

Джон не встречал никакого зверья, если не считать пугливых кроликов и шнырявших под ногами лошади ласок или горностаев. Гораздо чаще ему встречались пернатые, в основном вороны, большими стаями с карканьем кружившиеся в небе. Высоко под облаками он заметил сарыча, высматривавшего добычу, а с болота иногда доносился крик выпи.

Джон придержал коня, так как рассчитывал появиться в замке после обеда.

Когда солнце достигло зенита, он остановился возле небольшого ручья, где смог напоить коня, предоставив затем ему возможность пощипать густую траву.

Сам он с аппетитом расправился с бутербродами, приготовленными ему в дорогу Лебеволем.

Примерно в два часа он проехал узкой долиной, змеившейся между холмов, и перед ним открылся вид на замок Гейерштайн.

При этом он испытал легкий шок, так как не представлял, что замок может выглядеть таким суровым, мрачным и угрожающим.

Довольно высокие окрестные холмы не позволяли увидеть замок издалека, хотя он и располагался на возвышенности с обрывистыми склонами.

Эксхем вспомнил когда-то увиденный им неприступный замок в Эдинбурге, возвышающийся над отрогами гор Пент- ланда и надменно посматривающий на расположенный под ним город.

Точно такими же мрачными были стены, башни и парапеты замка Гейерштайн, нависавшие над пропастью, и столь же скудной была растительность у его подножья.

Узкая струйка дыма, поднимавшегося над высокой трубой, свидетельствовала, что замок не полностью покинут обитателями.

Эксхем двинулся вверх по склону по узенькой тропинке, но вскоре оказался перед узкой боковой калиткой и понял, что выбрал не самую главную дорогу.

Калитка оказалась открытой, охраны перед ней не оказалось, и Эксхем въехал внутрь, очутившись в небольшом дворике, окруженном высокими стенами с бойницами.

Все вокруг него говорило об одиночестве и забвении; выщербленные плиты покрылись мхом.

С высокой стены на него громко и неодобрительно закричала пустельга.

Он увидел слабый свет, горевший в темноте под низким сводом ниши в основании одной из стен, и невольно подумал, что эта мрачная дыра больше всего напоминает разверстую пасть дракона.