Жан Рэ - У пределов мрака

Тонга и оба канака стояли возле штурвала и рыдали. Они твердили, что в этой истории замешан морской дьявол, и что всем нам придется умереть.

— Аты нашел бортовой журнал, Мандерсон?

— Конечно. Он лежал открытым на складном столике в большой кабине, с ним все в порядке. Капитана шхуны звали Якобс, он хорошо знал свое дело. Он давно работал на «Тасманийскую компанию». Но на последней странице журнала есть странная запись, сделанная не капитаном… Вот, смотрите.

И я протянул бортжурнал капитану Дассенду.

Журнал вели регулярно. В нем отмечались остановки у островов Гамбьер, у Помоату, на Соломоновых островах

и на Подветренных островах. Спокойное плавание через весь Тихий океан. В журнале также отмечались высота солнца, встречные корабли… И потом он внезапно оборвался, примерно дней десять назад, закончившись несколькими корявыми строчками:

«Они все прыгают через борт, и при этом плачут от ужаса и гримасничают. Капитан пропал, Туак Северн и Брамбергер исчезли. Пропали матросы-канаки. Это работа дьявола. Он здесь, на борту. Господь наказывает нас за наши грехи.

Терри Смит, матрос».

Все это очень странно, Мандерсон, — сказал капитан. — Но ты сказал, что трюмы шхуны забиты копрой. Отсюда до Сиднея две тысячи миль, и я, разумеется, не могу повернуть судно и плыть туда. Но я могу какое-то время обходиться без моего главного рулевого и трех или четырех канаков, которые смогут довести шхуну «Синяя гора» до Австралии.

Как, — закричал я, — вы хотите отправить меня на эту плавучую неизвестность? Об этом не может быть и речи, слышите!

Постойте, постойте… — Капитан явно старался успокоить меня. — Речь идет, прежде всего, о третьей части стоимости судна и груза, которая выплачивается в виде приза команде, спасшей судно. Ты же сам сказал, что его трюмы забиты копрой, а сама шхуна, как я вижу, совсем недавно сошла со стапелей.

Да, конечно… Но как я справлюсь с судном, имея команду из нескольких канаков, больше похожих не девушек, чем на мужчин? Они станут плакать и завывать от страха, пока не свихнутся, или не загонят себя в могилу…

Ну, — улыбнулся капитан, — ты хорошо знаешь, как справиться с канаками: кусок веревки, мокрая швабра и, изредка, револьвер или шашка динамита под нос. Разумеется, самая большая доля предназначается офицеру, на которого возлагается командование судном. Лично я готов удовольствоваться весьма умеренным вознаграждением. Послушай, Мандерсон, не исключено, что торговая палата учтет твои заслуги и предоставит тебе первое место в очереди кандидатов на капитанский мостик, что часто бывает в таких случаях… А у тебя, как-никак, есть диплом капитана дальнего плавания! Ты еще кинешься благодарить меня, мой мальчик! Так что хлебни немного виски и начинай подбирать свою команду.

Кстати, я человек великодушный, и не собираюсь оставить тебя, белого человека, одного с оравой мускатных рож. Я отдаю тебе в качестве спутника Сандерса. Что скажешь на это?

В общем, этим же вечером я приступил к командованию «Синей горой» с Сандерсом у штурвала. Четырех канаков нам удалось загнать на проклятое судно только с помощью плетки. Ну, а сбежать они вряд ли осмелятся, так как поверхность воды украшало множество черных акульих плавников.

«Минотавр» поднял на мачте флаг в виде прощального привета, команда трижды грянула «Ура!», и мы начали свое долгое плавание.

— Может быть, — сказал я Сандерсу, — все случившееся — дело рук какого-нибудь stowezvay [51] Безбилетный пассажир («заяц») на судне или на самолете. , свихнувшегося и превратившегося в жестокого и беспощадного убийцу? Он ухитрился спрятаться на судне и выбирался из укрытия только для очередного черного дела. Завтра с раннего утра мы тщательно осмотрим все судно от клотика до самых укромных уголков трюма. Встретив первую же подозрительную тень, сразу же стреляй — разумеется, не в воздух.

Мой совет пришелся Сандерсу по вкусу, но как он ни мечтал пристрелить безбилетника, мы напрасно потеряли на следующий день время, старательно обшарив все судно.

— Меня не слишком интересует тайна этой шхуны, — сказал мне Сандерс, когда в обед мы сидели над тарелками с чечевичной похлебкой. — Как вы думаете, сколько мне достанется из общего вознаграждения? Хотелось бы получить не меньше сотни фунтов…

В этот момент на палубе раздался пронзительный вопль, сопровождавшийся топотом ног. Три канака ввалились к нам в кубрик.

Что за дурацкие манеры, — закричал я, но лица матросов были так искажены гримасой дикого ужаса, что я замолчал и выскочил на палубу.

Тонга, с вытаращенными глазами стоявший у основания фок-мачты, смотрел вверх на паруса; он поднял руку, словно призывал меня к молчанию, одновременно указывая на таившуюся наверху опасность.

Потом он неожиданно схватился за голову, дико закричал и принялся метаться по палубе. Натолкнувшись на Сандерса, двухметрового гиганта, он сбил его с ног, словно легкую деревянную кеглю.

Тонга! — крикнул я. — Остановись, не сходи с ума!

Он бросил на меня взгляд, полный ужаса и отчаяния, и одним прыжком перемахнул через ограждение.

Круги за борт, скорее! — закричал Сандерс.

Но мы могли не торопиться — в воде уже расплывалось красно-бурое пятно, словно кто-то вылил за борт банку масляной краски. Акула оказалась быстрее, чем мы.

Миво! — скомандовал я. — Поднимись на мачту! Не забудь взять в зубы нож!

Слегка поколебавшись, канак подчинился.

Медленно, преодолевая страх, он добрался до нижней реи. Дул свежий ветер, наполнявший паруса. Мы то и дело теряли из виду карабкавшуюся по вантам сухощавую фигурку.

Добравшись до брамселя, он внезапно дико завопил, точно так же, как несчастный Тонга.

Мы увидели, как канак несколько мгновений судорожно цеплялся за снасти, раскачиваясь на фоне синего неба, потом он сорвался и с пронзительным воплем упал в море футах в шестидесяти от левого борта.

Я машинально закрыл лицо руками, когда несколько черных плавников устремились к месту падения несчастного.

Из водоворота чудовищных тел и вспенивающих воду хвостов до нас долетел отвратительный хруст костей.

— Я сейчас же сам заберусь на мачту, — сказал Сандерс. — Мы больше не можем терять матросов. Если там находится существо из плоти и костей, я найду его и подвешу как селедку на рее, чтобы он болтался на ней до конца нашего путешествия.

На мачте никого не оказалось; несмотря на сильный ветер, мы подняли все паруса, так что судно наше начало раскачиваться, словно сухое дерево в осеннюю бурю.

— Это дювель-дювель! — рыдали оба оставшихся канака. Потом они затянули унылую погребальную песню.

На море опустилась ночь. Под небосводом, усеянным большими звездами, сиял Южный Крест, похожий на скопище маленьких лун.