Жан Рэ - У пределов мрака

Вчера — или пару недель назад? — «Эльза» очутилась в пивной Сен-Поля, и официанты, карабкавшиеся на мачты, наполняли нам кружки замечательным пивом. Потом к нам приехал на форде вице-адмирал, угостивший нас шнапсом. Сейчас же мы находились вместе с нашим пароходом в дебрях, и мне не оставалось ничего другого, как снова завалиться спать.

— Ты видишь, матрос, что я все еще болен, и мне продолжают мерещиться кошмары.

— Нет, — ответил матрос, — мы действительно находимся в мангровом лесу.

— Тогда ты должен рассказать мне, как мы попали в этот лес. Я давно не слышал забавных историй.

Увы, услышанное мной оказалось суровой правдой. Я предпочел бы страдать от лихорадки, чтобы тихо и мирно закончить жизнь в ее кошмарах.

После того, как мы вышли из Дар-эс-Салама, на корабле разразилась страшная болотная лихорадка. Матросы умирали один за другим, и остававшиеся в живых сбрасывали их тела в море. Очень скоро на судне остались три человека — матрос Линке, черный штурман и я.

Вчера рано утром негр направил пароход к берегу, в заболоченное мелководье, поросшее манграми, а потом бросился в море.

— Не знаю, кому он достался на обед, — вздохнул Линке, — но его точно кто-то сожрал. Это единственная утешительная новость для нас.

Таким образом, мы с Линке оказались единственными выжившими на пароходе, застрявшем в манграх.

Мы с Линке заперлись в каюте, потому что вокруг нас происходило что-то непонятное и очень нехорошее.

Мы слышали доносившийся снаружи шум, звуки странных шагов, больше похожих на ползанье.

Вчера кто-то попытался открыть дверь в каюту, но она, к счастью, была снабжена надежными запорами.

Я спросил у Линке, кто бы это мог быть.

Матрос пожал плечами и ничего не ответил. Лицо у него было бледным, как у призрака. Ночью я слышал, как он плакал от страха.

— Это омерзительные создания, — сказал он утром. — Но мне наплевать, я сам давно почти что мертвец.

На следующее утро, когда через иллюминатор в каюту сочился зеленоватый рассвет, меня разбудил сильный грохот.

Я увидел Линке, лежавшего на полу с головой, пробитой пулей; в руке у него был зажат принадлежащий мне большой револьвер.

Я осторожно открыл дверь — на твиндеке не было ни души. Отвратительно пахло илом. Я протащил тело несколько метров, задохнулся и оставил его — у меня не было сил.

…Ночью они пришли за трупом.

Они… Не представляю, что это за чудовища… Я слышал хруст костей, чавканье и скользящие шаги…

…Они пытаются выломать дверь! Дерево скрипит и глухо потрескивает…

…Это морские пауки!

Чудовища с двухметровыми лапами! И каждый паук весит, как большая собака!..

Иллюминатор разбит. Кошмарная лапа просовывается внутрь и пытается на ощупь схватить что-нибудь… Боже, спаси меня!

Паровое судно «Эльза» из Альтоны было обнаружено в сильно поврежденном состоянии в одной из бухт Руфиджи, на восточном побережье Африки.

Вероятно, одно из крыльев тайфуна выбросило его на берег. Никаких следов команды обнаружить не удалось. В кабине помощника капитана лежала эта рукопись, выпачканная в крови.

Улица Гейт-стрит находилась в Камбервелле.

Особняк можно было узнать сразу, прежде всего пото

му, что улица очень короткая, и не ней всего несколько зданий, а также потому, что на фасаде был изображен герб Суинроков — лебедь на вершине скалы.

В этом аристократическом особняке жила Вивиан, считавшаяся последним потомком в роду, когда-то диктовавшем свою волю герцогам и принцам королевства. Ей прислуживала всего одна служанка, мисс Грейс Грин, совершенно незаметная скромная девушка.

Что можно было сказать о Вивиан? О ней не стоило спрашивать соседей, которые все равно ничего не смогли бы сказать, так как никогда ее не видели; ничего не сказала бы вам и мисс Грин, никогда не отвечавшая на вопросы любопытных.

Но про Вивиан говорили, что она была богата, и богатство ее исчислялось миллионами; в Камбервелле, впрочем, как и в других местах, про подобных особ люди любят рассказывать все, что только могут придумать, даже если эта особа живет крайне замкнуто, подобно раку-отшельнику в его раковине.

Больше, чем кому-либо другому, о Вивиан довелось узнать Дональду Грассу.

Судя по рассказам, Вивиан была юной и красивой, как солнечный день. Кожа ее была белоснежной, а в глазах ласково сияла утренняя заря.

Дональд нарисовал у себя в голове этот образ, основываясь на словах одного завсегдатая таверны «Длинная змея», поэта в определенные часы, в особенности, когда он бодро двигался к алкоголизму.

Эти сведения обошлись Дональду в большое количество кружек пунша с имбирем, и ему эти сумасшедшие расходы обеспечили волшебные сны, в которых Вивиан отказывалась ради него от своей неприятной невидимости.

Несмотря на свои двадцать пять лет, Дональд остался наивным юношей, в душе немного поэтом, хотя он никогда не смог бы написать несколько стихотворных строчек. Его душевным мукам способствовало прочтение печальной истории о бедном юноше, влюбленном в далекую принцессу, которую ему никогда не доводилось видеть, да и надежды увидеть ее у него тоже не было.

— Это повесть обо мне, — тихо шептал он.

Ежедневно он три-четыре раза проходил по Гейт-стрит. Скоро он запомнил на ней каждую дверь, каждое окно, каждый камень мостовой. Дождавшись сумерек, он прятался под низкой аркой и часами наблюдал за зданием напротив. Но ему никогда не удавалось увидеть не только богиню своих мечтаний, но и мисс Грин, которая выходила из дома только по утрам, направляясь за продуктами.

Дональд Грасс не был богачом. Он работал, получая скромный доход, а также понемногу поигрывал на бирже, постоянно проигрывая.

Поэт, которому он был частично обязан своими мечтами, однажды сказал ему за столом «Длинной змеи»:

— Почему ты, парень отнюдь не уродливый, не возьмешь в жены Вивиан со всеми ее миллионами?

Дональда немного покоробило это откровенное предложение, но дурное зерно нередко падает на хорошую почву, и он вспомнил чудесные сказки детства, в которых бедные пастухи рано или поздно добивались руки принцессы.

Именно «dog-nose» таверны «Длинная змея» оказался спусковым устройством, как говорят механики. Вы знаете, что такое «dog-nose»? Это алкогольный напиток, в состав которого входят джин, ром, горячая вода, сахар и мускатный орех.

Дональд время от времени заказывал это питье без особого эффекта; однажды вечером бармен по рассеянности плеснул в его стакан слишком много джина и рома, но забыл добавить воду.

Опрокинув стакан, Дональд потребовал бумагу и чернила и принялся писать. Потом он положил листок, заполненный судорожным почерком, в конверт, вышел на улицу и бросил конверт в почтовый ящик дома на Гейт-стрит.