Борис Конофальский - Длань Господня

О-о… Это будут самые тяжкие слова из тех, что знают солдаты.

Он опять молился, но только про себя. Волков совсем не хотел походить на тех командиров, что публично молятся перед важным делом. Уже тогда, когда он сам был солдатом, он подобных офицеров считал шутами, а их молитвы показухой. Кому-то публичные молитвы внушали уважение, а он над ними потешался. И сам таким набожным командиром выглядеть не желал. Конечно, он молился редко. Очень редко, полагая, что докучать Господу всякой мелочью нельзя. Просить его нужно по делу, по большому и важному делу, как, например, сейчас. И просил Господа только об одном — чтобы враг не пошел на юг, а шел сюда, к нему. Только об этом, и ни о чем другом.

Слава Господу, слава Создателю, приехал посыльный и сказал, что сержант Хилли ищет его. Осталось узнать, какие вести принес сержант. Он стоял рядом с Рохой и Брюнхвальдом, когда кавалер подъезжал.

Сердце у него замирало, но выглядел он спокойно, до самого того момента, когда Хилли, устало сняв шлем и вытерев подшлемником потное лицо, произнес:

— До них тысяча шагов… или полторы. Скоро они тут будут.

Волков не поленился тоже снять подшлемник и на глазах у всех перекрестился, подняв глаза к небу, шепотом благодарил Создателя. И лишь после этого сказал:

— Господа, Бог за нас. Он сделал для нас почти все, нам осталось доделать немногое.

— Слава Господу, — крестился Роха.

— Слава Господу, — за ним повторил Брюнхвальд.

И все, кто был тут, начали повторять за ними и креститься.

Возня, маневры, переходы, ожидание — все это волнует каждого, кто принимает в этом участие. Но ничто не волнует так, как близость врага и неминуемость сражения. Скоро, все случиться скоро. Не сегодня, так завтра все построятся, станут лицом к лицу и выяснят, кто крепче и упорнее.

И не известно, кто перед сражением волнуется больше: те, кто уже бывал в таких делах, или те, кто по незнанию еще не представляют, что будет.

А вот он не волновался. К тому времени и не без большого труда сотня людей уже затащили полукартауну на холм, окапали ее, чтобы не откатилась во время отдачи. Приготовили порох, ядра, картечь, натаскали в две бочки воды и разбавили ее укусом. Все было готово.

Волков не поленился, сам заехал на холм, посмотрел вниз, на юг, на противолежащий холм, на низину, на те кусты, откуда должен был появиться противник.

Место у Пруффа было отличным. Все как на ладони.

— Приказа не ждите, как появится хорошая цель — бейте. — сказал он перед тем, как уехать. — Они и так знают, что у нас тут есть пушки, они и так попытаются найти другой ход, чтобы обойти эту ложбину под холмами. Не думайте ни о чем, напугайте их. Убивайте их при первой возможности.

— Не сомневайтесь, кавалер, — ответил капитан Пруфф опять таким тоном, словно спорил с ним.

Волков и не сомневался. Он поехал к кухням посмотреть на настроение солдат.

— Господин! — кричали ему они. — Говорят, враг рядом!

— Ешьте спокойно, он рядом. Вот только есть ему нечего, мы же забрали у него всю провизию, так что он вам завидует. — кричал Волков.

— Господин! — кричали другие солдаты. — А они сегодня начнут?

— Будь у меня еда, я бы ждал утра, — отвечал Волков. — Но кто этих горных псов знает, тем более, когда они голодные. Не сомневайтесь, в любой момент они с удовольствием придут, чтобы заглянуть к вам в тарелки. Будьте начеку!

Люди смеялись. Они волновались, но им льстило, что командир готов отвечать на их вопросы и шутить. А он ехал дальше, чтобы словами и шутками перекинуться с другими солдатами. Ему было важно, очень важно, что бы все до последнего кашевара в лагере видели, что он полон сил и спокоен.

Когда он приостановился у котла, за которым сидели люди фон Финка и тот что-то говорил им, прямо над головой, на холме, оглушительно звонко хлопнула полукартауна.

Ядро с шипением пролетело над ними и улетело к южному холму, в кусты. Увалень вжал голову в плечи, Максимилиан чуть не выронил его штандарт, оттого, что конь испугался и затанцевал, а солдаты перестали есть, привставали и смотрели на юг. Потом с изумлением поглядели на кавалера, а один из них спросил:

— Господин, так что, началось?

Волков неодобрительно посмотрел на Увальня, на Максимилиана. Его-то конь не затанцевал и от выстрела он не вздрогнул. Конь знает, что его ездок такого не любит.

Потом посмотрел на солдат и ответил:

— Доедайте и идите строиться. Кажется, они начали.

И поехал к Рене и Рохе.

— Кавалер, так что, они начали? — не терпелось узнать Максимилиану.

И он, и Увалень заметно волновались.

— Вряд ли, — отвечал он с холодной вальяжностью. — До заката три часа, а они только пришли и совсем не знают места. Они, конечно, голодны, ни ужинать, ни завтракать им нечем, но вряд ли они начнут сразу. Нам сильно повезет, если они отважатся на атаку прямо сейчас.

Конечно, не дураки они, чтобы сломя голову кинуться с марша в атаку. Нет, они оглядятся, все рассмотрят и все обдумают.

И почти так все и было.

Первыми пришли к оврагу арбалетчики врага. Подошли так близко, что начали кидать в людей фон Финка, что сидели у подножья холма, болты. Те бросили еду, отошли, позвали ламбрийцев. Те, как положено, пришли с большими щитами, основательно разместились, принесли пучки болтов и, пользуясь тем, что они выше, стали кидать болты в кусты, туда, где прятались арбалетчики горцев.

В довершении Пруфф, прикинув, где больше всего горцев, бахнул по тем кустам крупной картечью. Судя по крикам и возне, что там началась, кажется, кого-то даже задел.

Вот так просто и началось сражение, которое брат Семион впишет в приходскую книгу Эшбахта под называнием «Славное сражение у Большого оврага».

Волков в начале дела не вмешивался. Он хотел поглядеть, как без его указаний дело пойдет, и оно пошло как надо. Все и без его указаний делали все правильно. Народ у него оказался не так уж и плох. Солдаты не трусливы, офицеры опытны.

После того, как отогнали арбалетчиков, у подножья южного холма появились всадники. На сей раз всадников было девять. Кавалер опять увидел их командира. Они осматривали его позиции.

Волков невольно улыбнулся, представляя их лица. Он был уверен, что увиденное им не понравилось. Да, это было не их место, тут негде было построить хорошую баталию в двадцать шеренг. Место узкое. Только колонна шириной в пятнадцать человек тут смогла бы развернуться. Так что по началу боя из всех их семи сотен прекрасных пехотинцев драться смогут только первые четыре ряда, только шестьдесят человек. А остальные просто будут стоять в колонне под огнем пушек, аркебуз, арбалетов и мушкетов. Стоять и ждать. Да и атаковать им придется в гору.