Борис Конофальский - Длань Господня

Служанка, скорее всего, все видела, да виду не показала, умная была. А Волков обозлился на Бригитт. Высказал ей за глупость ее и пошел не к ней в спальню, а сразу к жене. Но утром уже опять был ей рад, снова любовался ею украдкой. А она каждый день спрашивала его, решил он, что делать с женой и любовником, или нет. И он не мог никак решиться. Все думал об этом и думал. Как не злился он на жену, ее он виноватой все равно не считал. Что с нее взять, Бог ее такой создал, ничего тут не поделаешь.

А убить шута этого… Как кавалер его вспоминал, так кулаки сжимались. Вот его бы, его он с удовольствием убил бы, но не топором, не мечом, не арбалетным болтом, нет. Стилетом. Чтобы кровь на руку лилась. Вонзал бы свой любимый стилет ему в кишки до самой рукояти раз за разом, а потом радовался бы его крови на своих руках. Но и на это решиться было не просто. Как ни крути, а это придворный графа, человек его дома. И, кажется, даже близкий его человек, настолько близкий, что ужинает с графом ежедневно.

Не осерчает ли граф, если просто его убить? Осерчает, конечно. Еще как раз графа ему во враги не доставало.

Значит, только на поединок шута звать. А поединок — дело серьезное. Только Бог знает, чем может он закончиться. Тем более что Бригитт сама говорила, что шут чертов в залах фехтовальных пропадает часто с другими придворными, а сам Волков сто лет уже не упражнялся. Да, поединок — вещь серьезная. Надо все было обдумать. А Бригитт каждый день спрашивала и спрашивала, словно подгоняла его, словно понукала.

И из всех ее вопросов стало казаться кавалеру, что не столько она не любит фон Шоуберга, сколько не мила ей Элеонора Августа. Что именно графскую дочь Бригитт считает главной виновницей измены, хотя и выглядит ее лучшей подругой, когда та рядом.

В общем, сидеть с двумя этими бабами даже в теплом доме ему не хотелось, он взял с собой Максимилиана и рыцаря фон Клаузевица и поехал по дождю на юг своей земли, к сержанту Жанзуану, забрать у того деньги, что он собирал с проплывающих плотов.

Деньги были, конечно, но было их мало, едва двенадцать монет набралось. А еще на пригорке, за Рыбацкой деревней, Жанзуан и его люди поставил форт. Да нет, не форт, конечно, заставу. И застава была плохонькая, так как дерева вокруг почти не было.

Но стояла она высоко, и окопали ее неплохо, так что с наскока заставу взять было нельзя. Хочешь — не хочешь, а лестницы делай.

А попробуй их сделай, если вокруг одни кусты. В общем, лагерь на удобном этом берегу просто не поставишь, пока заставу не возьмешь, а на заставу время потратишь точно.

Волков подумал. Хоть и жалко ему было, но все деньги, что собрал сержант, он ему вернул:

— Подели с людьми, я пришлю вам провианта и полдюжины арбалетчиков. Следите за тем берегом. Не может быть, что они снова не соберутся.

— Премного благодарны вам, господин. — говорили солдаты, радуясь нежданной прибыли. — Вы не волнуйтесь, господин, мы за ними все время следим, как за этими псами не следить, нам и самим наши жизни дороги.

— Воистину, — сказал Волков, — храни вас Бог.

Когда промокший и усталый он приехал домой, увидал в Эшбахте, у трактира, толпы народа, на улицах телеги в ряд, а люди были все новые, неместные. Кавалер узнал не без радости, что это вернулся Роха из Ланна, привез пушки, привез новые мушкеты от кузнеца. Немало их привез, двадцать две штуки. Еще он привел много народа с собой, более полусотни, то были бродяги, каких в огромном Ланне множество. Солдат среди них почти не было, за то всех взял за корм, кров и талер в месяц, пока войны нет. Очень дешево. А еще привел капитана Пруффа с его людьми. Тех еще было три десятка.

Сторговался Роха с Пруффом, вроде, и недорого. Тот за последнее время, что Волков его не видел, почти не изменился. Усы его были так же жестки, лицо такое же красное, вот только платье его заметно пообтрепалось, видно, что не жировал капитан артиллерии, поэтому и недорого Роха его сторговал. Волков пригласил капитана и Роху к себе на ужин. Угощал от души, но Пруфф сидел, насупившись. Только с женщинами был приветлив, насколько умел, Элеоноре Августе и Бригитт отвечал, как подобает человеку вежливому. А Рохе и ему не очень. Кавалеру казалось, что он так его и не простил за дележ добычи, что досталась им в Ференбурге. Видно, капитан злопамятный был, пошел снова в наем к Волкову из большой нужды.

Тем не менее, Волков был ему рад, как рад и людям его, и пушкам, и мушкетам.

Как женщины ушли, так за стол были приглашены молодые господа из города и господин Гренер, кавалер фон Клаузевиц, все офицеры, Максимилиан и Увалень. А еще позвали сержантов Хельмута и Вильгельма, они должны были обучать новоприбывших солдат.

Когда все собрались, места за столом едва хватило, садились все по рангу: Брюнхвальд, Рене, Роха, Пруфф и Бертье первые от Волкова сидели, дальше шли все остальные, Хилли и Вилли мостились на углу стола, но все равно были горды, что их звали на совещание.

Мария и дворовые девки-помощницы расставляли стаканы и тарелки, носили еду, пиво, вино. А за ними стояла старшей сама госпожа Бригитт. Красивая, в роскошном новом платье, она не стеснялась указывать прислуге, так и хотела показать всем присутствующим, что это она домом управляет. Она, а не кто-то другой.

А вопросов и дел было много у господ офицеров. Первые — куда прибывших людей деть. В лагере на улице оставить, под дождем да на ветру с гор — так это погубить их немалую часть еще до Рождества. Решили бараки строить. Снова деньги… Кирпич свой есть, так еще же и лес нужен, брус, доска — все привозное. Немалые деньги. Провиант на восемьдесят человек купить. Деньги. Башмаков и одежды доброй у них нет, оборванцы. Деньги. Доспех хоть какой-то, шлемы, стеганки. Большие деньги. Порох нужен, много пороха, чтобы учить стрелять прибывших. Пули для мушкетов, для аркебуз, арбалетные болты, ядра, картечь, картечь мелкая. Посчитали, так пороха одного нужно двенадцать бочонков.

Это только для упражнений, а еще и на войну держать запас надобно. Деньги. Деньги. Деньги. Волков слушал, прикидывал, сколько серебра нужно, так потом плюнул, монахов звал, те примостились на лавке рядом за его спиной, стали считать, записывать все. Как все посчитали, монахи положили перед ним бумагу, кавалер глянул в нее и чуть в глазах у него не потемнело.

Как говорится, вынь да положь четыреста тридцать шесть талеров.

Офицеры еще что-то говорили, а он и не слушал их больше. Смотрел на расчеты. И знал, что серебра у него уже нет, и что ему придется тратить свое золото. А он даже не знал, сколько у него этого золота осталось. На одни бараки нужно было сто восемьдесят талеров, это считал брат Семион, может, и прикрутил лишнего, чтобы украсть, но не слишком много, это точно. Тут не сэкономишь, на башмаках, одежде, стеганках тоже, ну, можно мяса новобранцам не давать, на бобах и просе проживут, так тоже экономия не велика. Порох? Не сэкономишь. Пули, болты, картечь, ядра? Тоже ничего.