Ника Ракитина - Мир Колодца Ангелов [СИ]

Перекрученная конструкция в вакууме и плавающая рядом заледеневшая роза. Нет, не сейчас, не надо!

— А Федя отстранил тебя от полетов. Хотя ведь это совсем не важно, хромой пилот или нет.

Арсена медленно развернулась спиной к подоконнику, боясь, чтобы боль в ноге не вернулась.

— Вселенной не нужны подвиги. Вселенной нужна спокойная планомерная работа.

— Ты согласна? Лететь со мной? Звездолет готов и ждет, препятствий нам не будет.

«Пол жизни, чтобы снова летать».

— Отпусти их всех.

— Да, — Маретари ухмыльнулась кривой, совсем не детской улыбкой. — Увези меня, спаси Землю от кровожадной девочки-маньяка. Спаси их всех. Снова.

— Это не смешно, — Арсена вытерла локтем холодный лоб. Сквозняк бежал между лопаток, сушил пот на спине. Маретари смотрела ей в глаза, сероглазая, белобрысая девочка-одуванчик с тощими косичками и огромными бабочками вместо бантов. Арсена почему-то вспомнила, что эллины считали души-«психэ» бабочками. Интересно, читала ли Мари «Мифы древней Греции»?

— Мы полетим к Колодцу Ангелов. Но будут ли там твои папа с мамой, я не знаю.

— Обещаешь?

— Да.

— Держи.

И шелковые багряные крылья огромной бабочки щекотнули Арсене ладони.

Пятьдесят девять процентов фантастических рассказов начинаются с того, как в каком-нибудь альдебаранском кабаке пьяный космопроходец повествует другому космопроходцу — столь же пьяному, дабы не сбежал — историю своей бурной молодости. Остальные сорок приходятся на снящиеся героям сны. Я не стану выдумывать что-либо оригинальное: я пишу не для придирчивых критиков, а компьютер стерпит. Но я должен вспомнить Кристину.

Был такой повстанец — Гаркуша. Восемь лет он провел в подземной темнице без капли света. И каждый день, каждый час пытался восстановить, как выглядит его земля. Точно так же я… Здесь не годятся ни голограммы, ни видео. Лишь соляной кубик — кристалл моей памяти — воскрешает Кристину такой, какая она была. Какой я увидел ее в коридоре Института Изучения Чужих Реальностей. Легендарное место этот институт. Половина обывателей судачила о происходящих в ИЧР ужасах, вторая половина полжизни бы отдала, чтобы попасть туда работать. Я был среди последних. Как и все мальчишки Исингской астрошколы. И девчонки тоже. Впрочем, на курсе их было всего двое.

Я сознательно выбрал звезды. Моего интеллекта более чем хватало. И здоровье было железное. Если не считать насморка — аллергии на стресс. Но все обошлось. Вот только к четвертому курсу любой из нас знал, что известный космос лишен разумной жизни, как свеже отформатированный диск. А ИЧР уже обнаружил «лямбду». Параллельные пространства назывались по буквам греческого алфавита, и в четырех из них имелись цивилизации, похожие на земные. Не удивительно, что в Институт рвались работать и известные специалисты, и зеленые новички вроде меня. Я подал рапорт, и он был удовлетворен. Я сыграл шестую фугу Баха в своей аранжировке прямо в институтском коридоре. Тогда я везде таскал с собой компьютерную «клаву» [9] Здесь — нечто вроде мобильника с выходом в Сеть. . Она висела на плечах на широком ремне — как клавишник прошлого века. Большинство предпочитает наладонники или виртуальный вариант, но мне для музыкальных вариаций нужен простор, которого последние дать не могут. Я сыграл так, что горшок с глоксинией, упав со стены, взорвался под ногами. Картечью брызнули осколки.

Кристина вытирала кровь с колена, снизу вверх глядя на меня. Потом протянула руку, чтобы я помог встать. Ладонь была жесткой и прохладной. Лицо — покрыто узнаваемым «космическим» загаром — так действует на кожу не смягченный земной атмосферой ультрафиолет. Глаза раскосые, темные волосы гладко зачесаны вдоль висков.

Я узнал Кристину почти сразу — видел фотографии. Госпожа Ронсар сама была легендой — как Институт. Такой же знаменитой, как в свое время братья Монгольфье, герр Цеппелин или братья Райт. Космический археолог, спаситель экспедиции Сергея Белова на Летане-2, человек, пошедший на глубокую ментоскопию, чтобы разгадать тайну Золотых Богов. Честное слово, неприятно выворачивать наизнанку мозги даже перед теми, кому по должности положено молчать. Не знаю, отважился бы я…

Кристина облизнула палец.

— Дмитрий… Сергеевич?

Я готов был лопнуть от гордости, что ей известно мое имя.

— Ронсар Кристина… Андреевна, — пауза была короткой, но явственной — точно Кристина позволяла обращаться к себе без отчества. Но окончательно в соляной столп обратило меня предложение работать вместе с ней над проектом «Город».

Город открыли вместе с ипсилон-реальностью года за полтора до нашей встречи с Кристиной. И с тех пор его исследование продвинулось не сильно. Пространство было схоже с земным: чуть меньшая сила тяжести, кислородная атмосфера. Рельеф в основном плоский, климат пустынный, сейсмическая активность на нуле. И полное отсутствие жизни. Что жизнь здесь когда-то все-таки была, говорило присутствие Города. Вот только он не позволял до себя дотянуться.

Об исследовательских группах речь не шла. «Ипсилон» принимала лишь одиночек. Входя через разные коридоры или через один и тот же в разное время, десантники оказывались разнесены на километры. Одинаково сбоили и телепатия, и радиосвязь. Приборы сложнее анероида ломались мгновенно и навсегда. Алешка Когут из ИЭФ [10] ИЭФ — институт экспериментальной физики. пронес в рюкзаке и запустил в сторону города исследовательский зонд. На взлете зонд атаковали короткие злые молнии, и он сгорел быстрее, чем «Гинденбург» [11] «Гинденбург» — один из самых знаменитых дирижаблей, сгорел у причальной мачты. , заодно похоронив идею попасть в Город на дельтаплане или воздушном шаре. Ребята посудачили о высокой статике, но проверить их выкладки экспериментально возможности не было. Похоже, нам позволялось использовать только пять органов чувств. Гигабайты информации, полученные из поверхностной ментоскопии, давали о Городе лишь внешнее представление. Вот кварталы домов в стиле модерн начала прошлого века. Вот закрученный кверху лист — монорельсовая станция, над которой раскинул крылья золотой римский орел. Вот кирпичные башни с утолщениями наверху. Кем, когда, для кого построены — издали не узнаешь. И мы стремились в Город так, будто на его улицах были для нас разложены панацея, эликсир бессмертия и всеобщая справедливость. Но не смогли пересечь даже четырехкилометровой границы.

Я осекся на Мудрецах. Так назывались скалы, на которые выводил мой коридор. Это был обыкновенный институтский коридор — пока идешь по нему нормальным шагом. Но стоило разбежаться как следует, так, чтобы узоры на стенах слились и мигающие лампы над головой обратились в единую полосу — и вот уже синим впечатаны в песок ребристые следы ботинок и тени покосившихся базальтовых столбов, сквозь которыепросвечивает косматое солнце. Мудрецы напоминали окаменевшие смерчи. И склонившихся в разговоре великанов. Они действительно говорили на рассвете и на закате. Физики из ИЭФ объясняли звук температурными процессами в источенном кавернами камне и воздействием ветра. Но, раз услышав низкий вибрирующий стон, легко было усомниться в его естественном происхождении.