Лоуренс Десбери - На берегах Гудзона. Избранные романы

— Говорите, говорите все. Что можете вы сказать мне более ужасного, чем то, что я узнал вчера вечером?

— Гарвей, — Джэк Бенсон говорил медленно, с видимой неохотой, — Гарвей, у меня создалось впечатление, что ваша жена что-то знает про Мюриэль Брайс.

Гарвей вскочил как ужаленный и схватил собеседника за руку.

— Моя жена? Это невозможно! Что вам взбрело на ум, Джэк?

— Разве вы не видели лица г-жи Уорд в то время, как вы говорили о Мюриэль Брайс?

— Да, видел. Но здесь другая причина. Грэйс кажется, что между нами стоит тень Джона Роулея, она даже боится произносить его имя, в суеверии своем полагая, что покойник противится нашей любви и нашему счастью. Имя Мюриэль Брайс тотчас же вызывает в ней воспоминание о Джоне Роулее.

— Может быть, вы и правы, — ответил Джэк Бенсон неуверенно. — Но на меня поведение вашей жены произвело другое впечатление.

— Вы ошибаетесь. Но давайте говорить о более важном, чем галлюцинации и фантазии, порождаемые больным воображением нервного человека: нам надо что-нибудь сделать для Каценштейна.

— Да, об этом я тоже думал.

— Ему нельзя оставаться в Нью-Йорке. Он должен немедленно уехать.

— Я поеду в город. Ему надо отвезти немного денег, чтобы он мог выехать на пароходе.

— Вам не безопасно показываться теперь в городе, Джэк. Я бы сам охотно съездил, но…

— Вам нельзя оставлять жену одну. Кроме того, я лучше знаю трущобы Нью-Йорка и скорее найду его. Я выеду, когда стемнеет.

— Вы почти одного роста со мной. Наденьте мой костюм и мою шляпу; тогда вас будет не так легко узнать. Но до девяти часов я вас не отпущу. Как только вы разыщете Каценштейна и устроите его в безопасном месте, возвращайтесь немедленно.

— Хорошо; но вам не следует беспокоиться обо мне. Мы, воббли, привыкли постоянно находиться среди врагов и подчас смотреть смерти в глаза.

К ужину Грэйс не вышла; она извинилась, отговорившись сильной головной болью.

В девять часов Джэк Бенсон уехал на автомобиле Гарвея, а тот, не желая тревожить Грэйс, пошел к себе в кабинет.

Небо покрылось тяжелыми тучами, и вскоре разразилась сильная буря, сопровождаемая проливным дождем, — первые признаки приближающейся осени.

Гарвей сел за письменный стол и опустил усталую голову на руки. Слишком много свалилось на него за последние двадцать четыре часа, слишком ужасные переживания пришлось ему изведать за это короткое время. Его неудержимо потянуло к покою. Заснуть на несколько часов, забыть обо всем, а главное — не думать больше о том, что он должен действовать против собственного отца. Вся его сыновняя любовь, вся благодарность, все, чем он обязан этому человеку, встало перед ним… И все же это должно произойти, он должен начать борьбу против людей, которые не останавливаются ни перед какими преступлениями.

Гарвей вздрогнул; нет, сегодня он больше не может думать ни о чем, он должен во что бы то ни стало дать покой своему усталому мозгу.

Он решил принять сильное снотворное средство и направился к шкафчику с лекарствами, стоявшему у стены.

В эту минуту открылась дверь, и в комнате очутилась Грэйс. Она скорее вбежала, чем вошла. Приблизившись к Гарвею, она порывисто бросилась в его объятия.

— Гарвей, — начала она задыхающимся голосом, — опять это ужасное чувство, жуткий страх… и невыносимая головная боль… как в ту страшную ночь… Теперь я могу еще обращаться к тебе, искать у тебя помощи… но может быть, я опять тебя оттолкну, опять убегу от тебя… Гарвей, я так боюсь, я чувствую, что сердце у меня готово разорваться!

Грэйс теснее прижалась к нему.

— Гарвей, спаси меня, не дай мне вновь очутиться в этом ужасном состоянии!

Она дрожала всем телом и умоляюще смотрела на него своими насмерть испуганными глазами.

Гарвей усадил ее рядом с собой на диван и попробовал успокоить. Однако, он видел, что страх ее усиливается.

— Словами ты мне не поможешь, — простонала она. — Мысли, ужасные мысли терзают мой мозг. Я сойду с ума, если не избавлюсь от них. Гарвей, не будь таким жестоким, неужели ты не в силах помочь мне? Ты ведь можешь изгнать эти мысли посредством гипноза.

Об этом он сам уже думал, но какая-то неизъяснимая боязнь удерживала его. Однако ему все же придется пойти на это, ибо в ее возбужденном состоянии снотворное средство не окажет никакого действия.

Гипноз казался Грэйс избавлением, верным спасением. С простертыми руками она молила мужа:

— Загипнотизируй меня, Гарвей, загипнотизируй! И когда я усну, попытайся узнать, откуда у меня этот страх, этот ужасный страх, который меня убивает.

Он все еще не решался.

— Я сам изнеможен, Грэйс, я переутомлен и не знаю, удастся ли мне это в моем теперешнем состоянии.

Она не обратила внимания на его возражение и, вскочив с кушетки, начала бегать взад и вперед по комнате, как дикий зверь в клетке, в отчаянии повторяя:

— Я схожу с ума! Я схожу с ума! — Лицо ее было перекошено, глаза выступили из орбит, а голос звучал резко и визгливо.

Он не мог больше видеть ее страдания. Он должен попытаться помочь ей.

— Подойди сюда, Грэйс. Успокойся, я исполню твое желание и загипнотизирую тебя. Садись вот здесь и заставь себя немного успокоиться, чтобы облегчить мне задачу.

— Благодарю, милый, благодарю!

Она бросилась в его объятия, прижалась головой к его груди и подняла к нему лицо.

Гарвей наклонился к ней. В то время, как он ее поцеловал, у него появилась странная мысль: он теперь прощается с Грэйс, прощается навеки.

Грэйс опустилась на кушетку, с силой сжала руки, стараясь успокоиться, и в ожидании вскинула на него глаза.

Он потушил большую люстру и оставил только лампу на письменном столе, свет которой падал прямо на лицо Грэйс. После этого он сел против нее и сделал над собой усилие, чтобы сконцентрировать всю силу своей воли.

Через несколько минут глаза Грэйс стали неподвижными и безжизненными, затем они сомкнулись. Ее тело мягко, без сопротивления откинулось на подушки, грудь начала медленно и мерно подниматься и опускаться; она уснула.

— Ты спишь? — спросил Гарвей.

Странно-чужой голос ответил:

— Я сплю.

Он всмотрелся в ее лицо. Теперь выражение страха исчезло, она избавлена от своих страданий. Следует ли ему, не ограничиваясь этим, проникнуть в скрытые тайны подсознательного, разгадать которые можно только во время гипнотического сна?

Она сама требовала этого от него, и он должен попытаться вылечить ее. Зачем же он медлит? Что означает этот жуткий страх, сдавивший ему горло?

Пересилив свое нежелание, он спросил:

— Где ты находишься?

— В какой-то комнате.

— Опиши эту комнату.

Она послушалась. От ее описания у него мороз пошел по коже: он узнал рабочий кабинет Джона Роулея.