Лоуренс Десбери - На берегах Гудзона. Избранные романы

Подписи никакой.

Несмотря на кажущуюся незначительность содержания, письмо, по-видимому, произвело на миллионера известное впечатление. После некоторого раздумья он взял телефонную трубку и попросил соединить его с заводом.

— Алло!.. Да, говорит Уорд… Это вы, Дэвис? Пошлите мне немедленно Браса… и Гарриса… Поняли? Сейчас же… Хорошо. — Он положил трубку.

Приблизительно через три четверти часа служитель доложил о приходе Джима Браса.

— Проводите его сюда. Если Гаррис явится, пусть подождет. Только не в передней. Для всех других меня нет дома.

Вошел Джим Брас — здоровенный, рослый малый с красным лицом и хитрыми глазами.

— Каково настроение? — спросил фабрикант, не удостоив его ответом на приветствие.

— Не из лучших, г. Уорд.

— Значит, вы плохо работали, — напал на него Уорд.

— Нет, г. Уорд, я делал все, что в моих силах. Но мне не удалось пересилить влияние Бенсона. Он использовал этот случай, чтобы усилить свою агитацию за сближение и братство всех рас и народов, рабочие же…

— Не болтайте так много. Я очень недоволен вами. Это уже второй раз, как вы не оправдываете своего назначения. Не думаете ли вы, что я вам плачу только для того, чтобы вы могли вести легкую жизнь?

— Я приложу все старания, г. Уорд.

Голос Браса звучал неуверенно. Он предчувствовал недоброе. Что ему останется делать, если благословенный дождь долларов прекратится, и ему придется вновь приняться за честный труд?

— Я сделаю все, что в моих силах, г. Уорд, — повторил он.

— Завтра в десять часов вечера его перевозят. До того времени…

— Да, г. Уорд, но я опасаюсь…

Угрожающий взгляд фабриканта привел Браса в трепет.

— Некоторые из них на нашей стороне, — сказал он поспешно.

— Сколько?

Брас смутился.

— Приблизительно… около…

Он замялся.

— Сколько? — не отставал от него жесткий голос.

— Около ста пятидесяти, — с усилием вымолвил Брас.

Уорд засмеялся резко, зло.

— Сто пятьдесят из двадцати тысяч! Недурной процент, в самом деле!..

— Это не моя вина, г. Уорд. Рабочие не дают себя больше обрабатывать, как прежде, а эти проклятые воббли [1] Industrial Wrkers of the World (I.W.Ws.) — американская рабочая партия. .

— Это меня не касается. Я вам даю задание, и вы должны его выполнить. Поняли? Завтра утром в десять часов вы мне представите отчет.

Уорд повернулся к Брасу спиной, и тот выскользнул из комнаты, радуясь, что еще так удачно отделался.

Беседа с Томасом Гаррисом была несколько дружелюбнее. Уорд пригласил этого обанкротившегося провинциального адвоката с лисьим лицом сесть и даже придвинул к нему коробку сигар; он умел ценить услуги этого человека. Показав ему полученное утром письмо, он спросил:

— Что же?

— Дела обстоят очень хорошо. Мои люди страшно тяготятся своим бездельем и рады всякой сенсации. Нет ничего легче, чем подогреть этих мещан. Достаточно несколько метких, хорошо составленных, священных для них лозунгов.

— Следовательно, мы можем рассчитывать на то, что… — он не докончил фразы.

Гаррис кивнул; он понял без слов.

— Вы можете быть совершенно спокойны. Но было бы недурно раздать еще немного денег. Я…

— Сколько вам нужно?

— Две тысячи долларов.

Генри Уорд усмехнулся:

— Вы не дешевеете, Гаррис.

Бывший адвокат покорно выслушал эту колкость.

— Плохие времена, г. Уорд.

Фабрикант открыл ящик письменного стола и достал две тысячи долларов.

— Завтра в шесть часов вечера я уезжаю к себе на дачу. Приезжает мой сын, я хочу встретить его там. Телефонируйте мне в восемь, но смотрите, будьте осторожны у телефона.

— Хорошо, г. Уорд.

Томас Гаррис оставил дворец фабриканта и направился в менее аристократическую часть города.

* * *

Из дома в дом шмыгала худощавая фигура Томаса Гарриса, он просовывал во все двери свое лицо, нашептывал всякие небылицы и разжигал зверские инстинкты, рассказывая страшные вещи и подкрепляя то здесь, то там свои подстрекательства деньгами. Он и ночью не дал себе покоя, а собрав где-то в дальней комнате избранных друзей, всю ночь до зари угощал их запретным алкоголем.

На следующее утро часть буржуазной прессы напечатала жирным шрифтом:

«Новые доказательства виновности Бен-Товера».

В тексте рассеивались все сомнения в том, что убийство Роулея совершено именно этим негром. Для большей убедительности некоторые газеты привели поговорку о том, что леопарду никогда не удастся смыть свои пятна, и перечисляли заодно все преступления, совершенные неграми со времен отмены рабства. С самым глубоким убеждением они восклицали:

«Граждане Америки!

Доколе еще вы будете терпеть черный террор, доколе над вашими женами и дочерьми будет висеть опасность быть изнасилованными этими черными скотами?

С каждым днем очевидней, что черная раса ниже белой. Еще недавно член нашего Конгресса пал жертвой африканского зверства чернокожих.

Если это преступление не вызовет самого сурового возмездия, вскоре никто более не будет спокоен за свою жизнь!»

За прилавком, в конторе и на кухне эти строки жадно проглатывались мещанством. Не один кулак сжимался при чтении этих строк, не одно лицо было перекошено острой ненавистью:

— Проклятый негр!

Работа Томаса Гарриса была легкой.

* * *

Генри Уорд сидел на обширной веранде своей загородной виллы и время от времени нетерпеливо посматривал на часы. Он дожидался приезда сына, прибывшего на пароходе несколько часов тому назад.

К великому огорчению отца, молодой Уорд не решался вступить в отцовское предприятие. Он изучал медицину и, сдав дипломный экзамен, отправился в Вену, где работал у профессора Фрейда над изучением психоанализа. После двухлетнего отсутствия он возвращался теперь из Европы.

Генри Уорд был человек черствый; однако, единственного своего сына он любил больше всего на свете и ни в чем ему не отказывал. Долгая разлука с Гарвеем была для него очень тяжела, и теперь он как ребенок радовался встрече с ним.

Наконец послышался рожок автомобиля, и старик, с забившимся сердцем, поспешил навстречу высокому, светловолосому молодому человеку, который быстро выскочил из автомобиля и сердечно обнял отца.

Весь вечер они просидели вдвоем, рассказывая друг другу о своем житье-бытье. Только раз во время обеда Генри Уорд был вызван к телефону, от которого он вернулся с сияющим лицом.

Радость встречи была на минуту омрачена, когда Гарвей Уорд заговорил об убитом Джоне Роулее, который был его лучшим другом.

— Весть о его смерти явилась для меня страшным ударом, — сказал Гарвей. — Я много ожидал от Роулея, я так хорошо знал его способности и его прекрасный характер.

— По-видимому, это убийство действительно совершил негр Товер.