Том Светерлич - Завтра вновь и вновь [litres]

Покупай, Америка! Трахайся, Америка! Продавай, Америка!

Это CNN.

Полицейский блокпост в Коннектикуте. Я стою в очереди перед сканером. Ри-Ри в пустыне с задравшейся юбкой. Жми сюда! Полицейские ведут собак от машины к машине для выборочного досмотра, некоторых водителей просят пройти через сканер, а других пропускают. Женщину столкнули с платформы в нью-йоркском метро, трансляция с места происшествия. Жми сюда! Пишу Симке: «Я на блокпосту, задерживаюсь». У меня возникает паранойя – а вдруг в карманах осталась дурь? – и я проверяю их, но я чист. Я чист.

«Я вас подберу, оставайтесь там», – отвечает Симка.

Полицейские в непрозрачных шлемах и держат нас под прицелом, но мы подчиняемся, нет нужды в запугивании. Их трое, и этого достаточно для поддержания порядка. Один машет мне, чтобы я прошел в ворота сканера. Желтый огонек сменяется зеленым. Меня отводят в сторону и велят развести руки и расставить ноги, а другой коп проводит по мне ручным сканером. Они проверяют Начинку, и вспыхивает антивирус, но я даю разрешение. Желтый огонек сменяется зеленым. Меня отводят к кирпичной стене, и третий коп меня фотографирует. Моя электронная подпись подтверждает, что личность соответствует фотографии. Я могу идти.

Симка забирает меня в своем «Смарте». Он пожимает мне руку и хлопает по плечу.

– Оборвите соединение, – велит он.

У меня на затылке есть бугорок – в том месте, где череп начинает изгибаться к шее. Это выключатель. Я надавливаю на него, и Начинка выключается, дополненная реальность исчезает, и я вдруг оказываюсь словно в тумане, без глазных линз.

– Теперь можем поговорить.

Симка держится по правой стороне Белтвея, круиз-контроль установлен ниже скоростного лимита, и другие автомобили мелькают мимо.

– Когда вы послали мне сообщение, то сказали, что у вас проблемы с доктором Рейнольдсом, так? – спрашивает он.

– Думаете, он может подслушивать через Начинку?

– Это возможно, – кивает Симка. – Некоторые психиатры используют этот трюк, чтобы подсматривать за привычками пациентов. Так что происходит?

– Тимоти мне угрожал, – объясняю я. – Угрожал, что изменит методику лечения и запрет в спецучреждении.

– За что?

– Потому что я отказался продолжать работу. Потому что перестал помогать Уэйверли с Архивом. Уволился.

– И он вам угрожал? Это паршиво, Доминик. И незаконно. Могу написать кое-кому из своих – коллег.

Симка живет в Чеви-Чейзе, на бульваре рядом с рекой Рок-крик, в типичном для Мэриленда доме: длинном и двухцветном, с кирпичом понизу и белым сайдингом наверху. Однажды я уже здесь был, на рождественской вечеринке, когда находился в лучшей форме. Я был единственным пациентом среди приглашенных. Я познакомился с его семьей – женой и сыновьями-близнецами. В то время мальчики были еще крохами, но теперь уже подросли, и по гостиной разбросаны завалы игрушек. Когда я вхожу в дом вместе с их отцом, дети ведут себя вежливо.

Конечно, они меня не узнают, но представляются и пожимают руку, а потом убегают в соседнюю комнату, и дом сотрясается от их возни. Реджина, жена Симки, на несколько лет моложе его, ее кудри до сих пор черны. Она обнимает меня как заблудшего сына, вспоминает мое имя и приглашает к кухонному столу, что-нибудь выпить. Она берет у меня пальто и приносит пиво.

Мы вместе ужинаем. Я уже давно так хорошо не ел. Мальчики носят футболки команды «Редскинз» и в каждую паузу между разговорами взрослых вставляют что-нибудь про финал чемпионата. Реджина приготовила венский шницель. В приложении «Хорошая еда» всплывает информация о калориях, а рецепт показывается в «Обмене рецептами». Ужин завершается яблочным пирогом и кофе. Симка выставляет меня перед детьми какой-то знаменитостью, словно образование придает мне значимости. Мальчики спрашивают про «Приключения Тома Сойера», и я способен ответить на их вопросы. Это приятно, даже очень. Я рассказываю им, что сцена с покраской забора – это основа американского капитализма, и они изумленно таращатся на меня. Симка объясняет, что это лишь ловкий трюк, смешной рассказ. Он предлагает мне остаться на ночь – в удобной постели, вдали от всех забот.

– Конечно, – соглашаюсь я, – я никуда не спешу.

Мы пьем коньяк в его кабинете. Окно выходит на лесистый задний двор. Около часа мы болтаем за выпивкой, осознанно избегая главной темы, и гадаем, какой роман мог бы написать человек по фамилии Лир.

– Фрейд бы заинтересовался этим случаем, Доминик.

Я остаюсь в одиночестве, пока Симка с женой укладывают спать мальчиков.

– Наденьте пальто, – говорит Симка, когда снова спускается вниз.

Мы выходим через заднюю дверь и идем по дорожке через сад его жены. Симка светит вперед фонарем, и мы молча спускаемся по травянистому склону к лесу, в амбар, который он отремонтировал и превратил в столярную мастерскую. Он включает свет – ряды флуоресцентных трубок – и приглашает меня войти. Потом длинной спичкой разжигает черную дровяную печку по центру комнаты.

– Могу включить электрическое отопление, – говорит он, – но у меня полно щепок, к тому же я люблю запах дыма.

Я сажусь на лавку за массивный стол у печки. Симка прихватил термос с кофе.

– Здесь мы можем говорить свободно. Столярная мастерская помогает мне прояснить голову. Это как дзен, в каком-то смысле. Когда я превратил этот амбар в мастерскую, то изолировал его от сети файрволом. Не хочу, чтобы мне тут мешала навязчивая реклама. Это зона тишины. Здесь так спокойно.

Он делает действительно элегантную мебель. Я видел мебель в его приемной в городе, но эта мастерская – что-то вроде демонстрационного зала. Комоды и столовые гарнитуры, стулья и столы, и все в едином стиле. Стыки явно деревянные и отлично подогнаны. Симка наливает мне чашку кофе из термоса, потом наполняет свою. Здесь тихо – я слышу даже далекое ворчание реки Рок-крик. Я много лет не слышал журчания воды по руслу, наверное, с самого детства, когда ходил с родителями в поход в парк Огайопайл.

– Что-то пошло не так между вами и доктором Рейнольдсом. Вы упоминали, что он вам угрожал.

– Тимоти слишком близок с человеком по имени Уэйверли, – объясняю я. – Похоже, Тимоти и заинтересовался мной только по одной причине – чтобы завербовать меня для работы на Уэйверли – найти его дочь в Архиве.

– Теодор Уэйверли – отец доктора Рейнольдса, – говорит Симка, и потрясение от этой связи пробирает меня до костей. Заметив, насколько я поражен, Симка поясняет: – Я навел справки. Вы позвонили мне по проводному телефону, и мне это показалось странным, пока я не сообразил, что вы, должно быть, хотите сохранить нашу встречу в тайне. В комиссии коррекционного центра у меня есть друг, очень близкий. Я спросил его насчет доктора Рейнольдса. Пришлось его убедить.