Том Светерлич - Завтра вновь и вновь [litres]

Лифт с паркетным полом поднимает нас в стеклянный вестибюль. Дверь отъезжает в сторону, и мы купаемся в золотистом свете – внутри дом Уэйверли похож на сон в стиле ар-деко, гости одеты в отлично сшитые смокинги и переливающиеся как драгоценные монеты платья. Уэйверли приветствует нас. Он уже раскраснелся от выпивки.

– Вы уже в нее влюбились? – спрашивает он, пожимая мне руку.

– Простите?

– Вы влюбились в Альбион? – спрашивает он, выдыхая в мою сторону перегар. – Невозможно проводить с ней время и не влюбиться, это оче-видно.

– Не сейчас, – говорит Тимоти.

– Я не влюбился, – пытаюсь сказать я, но Тимоти берет Уэйверли под руку и уводит от меня, прерывая разговор.

– Напитки – в синей комнате, – говорит Уэйверли на прощанье. – А казнь будем смотреть в комнате пряностей.

Похоже, в списке гостей человек сто, а я в своей фланели – словно бельмо на глазу, как я и боялся. Выгляжу просто жалко. Тимоти уже меня покинул, куда-то испарился. Над каждым гостем висит его профиль, эти имена я знаю из сети – советник президента Элрик Бродбент, Мишель Фраули из Аризоны, владелица канала «Господь и револьвер». Актрисы, знакомые по диснеевским ситкомам и девушки из реалити-шоу, Донна из третьего сезона «Привет, крошка» и парень из «Правда или отвага».

Я вызываю Гаврила – может, он узнает еще кого-нибудь – и Гаврил отвечает, что я должен тщательно смотреть, куда наступаю, и вытереть ноги перед уходом. Все здесь носят булавки с портретом Мичем, ставшие популярными после Питтсбурга, – ее профиль как на камее и двойная алая лента в форме сердца. Немного чересчур, на мой взгляд, но ничего такого, чего я не видел бы прежде, – Гаврил таскал меня на приемы с целой кучей знаменитостей, ничего нового в том, что я таращусь на известные лица. Зельда Кун, хозяйка канала «Покупай, трахайся, продавай», беседует с парламентарием-республиканцем из Техаса. Боже, сколько власти в одном месте.

Я перемещаюсь в синюю комнату за выпивкой. Комнату нетрудно найти – это столовая с обоями из синего дамаста. Я беру суши с подноса у проходящей мимо официантки, которая выглядит так, будто ее наняли в модельном агентстве, такое же украшение зала, как кресла в стиле Людовика XIV или огромные пейзажи в позолоченных рамах. Стол превращен в бар, и официант наливает мне бренди. Я выпиваю его одним глотком, чтобы немного успокоить нервы. Официант наливает еще одну порцию.

Сегодня вечером Уэйверли не изображает Гэтсби – никакой меланхолии по утраченным жене и дочери. Он ведет себя с гостями почти легкомысленно, смеется и шутит, и уже слегка запинается от выпитого. Трудно не заметить, когда он зажимает официантку в сумрачном коридоре и целует ее взасос, так что голова девушки откидывается к стене; он тискает ее за грудь через ткань форменного платья, пока официантка пытается удержать поднос и не расплескать шампанское.

Одна гостья смотрит на меня. Она на другом конце комнаты, прислонилась к синему дамасту, одета в шелковое платье кремового цвета, волосы выкрашены в ярко-алый, прямо как у Альбион. Она шлет мне ненавязчивые вызовы. Девушка кажется смутно знакомой, однако ее профиль пуст, и я никак не могу ее вспомнить. Она явно хочет привлечь мое внимание, но я чувствую отвращение к этому розыгрышу. Она что, хочет быть похожей на Альбион, с этими-то алыми волосами? Это подстроил Уэйверли? Или Тимоти? Она знает, что я ее заметил. Девушка берет бокал у проходящей мимо официантки. Уходит из синей комнаты и приглашает меня за собой, но я колеблюсь. Я допиваю бренди и иду за добавкой. Я бросаю на девушку последний взгляд, и она так похожа на Альбион, что я считаю это глюком Начинки – может, и вовсе нет никакой девушки, я просто провел слишком много времени, изучая Альбион, и теперь она является мне в галлюцинациях.

Я покидаю синюю комнату и нахожу девушку – она ведет меня по коридору из матового стекла, с черными статуями обнаженных женщин на постаментах. Еще один коридор. Я потерял ее где-то в лабиринте комнат в стиле восемнадцатого века, довольно консервативных, несмотря на современную архитектуру здания. Над каминной полкой висят фотографии в рамках, на многих из них молодой Уэйверли с волной темных волос, а его глаза того же цвета, что и море за спиной. Большая часть фотографий снята на носу яхты «Дочь Альбиона».

Я никак не могу припомнить, откуда это. Хаус-ман? Теннисон? [16] Альфред Хаусман (1859–1936), Альфред Теннисон (1809–1892) – английские поэты. Пролистываю свою электронную библиотеку и в сборнике английской поэзии нахожу стихотворение Уильяма Блейка «Видения дочерей Альбиона».

На нескольких фотографиях – жена Уэйверли, как я предполагаю, хотя не уверен. Она моложе Уэйверли, но ненамного, скорее привлекательная, чем красавица, с квадратной челюстью и каштановыми кудрями. На фотографиях она появляется дважды, смотрит в камеру, но не улыбается. Его детей на фотографиях нет, ни двух сыновей, которых я нашел в переписи, ни дочери. Я перебираюсь в соседнюю комнату и нахожу там девушку, за которой последовал. Она потягивает напиток из бокала, сидя на кушетке.

– Уже меня забыл?

Услышав ее голос, я понимаю – это Твигги.

– Я тебя не узнал с таким цветом волос, – объясняю я. – Ты же Твигги, да? Подружка Гаврила, верно?

– Твигги – это сценический псевдоним, – отвечает она.

– Твоя «валентинка» навлекла на меня кучу неприятностей. Это же был героин! Обвинение в тяжком преступлении. Я потерял работу. Ты должна была предупредить меня, что в ней.

– Что ты пьешь?

– Уже даже не знаю, – говорю я. – Видимо, бренди.

Она поднимает бокал.

– А у меня бурбон из Кентукки, неразбавленный. За тебя, кузен Гаврила. Жизнь бьет ключом, и мне хочется с кем-нибудь это отпраздновать. Иди сюда, посиди рядом со мной.

Я сажусь на другой край кушетки, и Твигги улыбается при виде моей нерешительности, вытягивает ноги и касается кончиком туфли моих брюк.

– А что случилось с твоей рекламной кампанией American Apparel? – спрашиваю я. – Я не видел тебя в роликах.

– Это все мистер Уэйверли. Он все оплачивает, нет необходимости сниматься в рекламе. А ты что здесь делаешь? Мне показалось, ты не очень-то жалуешь большие приемы. Охотишься на пташек, как и все остальные? Кстати, выглядишь ты отвратно.

– Думаю, мне вообще не следовало приходить, – говорю я. – Я пришел с другом, вроде как посмотреть стрим с казни. Обычно я смотрю такое с Гаврилом, потому что с этого начинается Неделя моды.

– Казни? Думаешь, все поэтому здесь собрались?

– А для чего же еще?

– Ищут, с кем перепихнуться.

– Боже, – говорю я и приканчиваю бренди.

– Мне нравится твоя застенчивость. Ты только посмотри – он покраснел.

– Это из-за спиртного.